Шрифт:
пишет он в «Розе Мира» 468 .
В космогонии Даниила Андреева райские птицы являются инвариантами Ангелов, Архангелов и Начал христианской ангелологии:
Сакуала Ангелов Высшего Круга венчается миром Начал, творящих материальность затомисов, и Архангелами – теми самыми, кем становятся после трансформы сирины, алконосты и гамаюны Рая, Эдема, Монсальвата, Жюнфлейи и Святой России – всех затомисов христианских метакультур. Они творят материальность миров «Высокого долженствования» 469 .
468
Андреев Д. Л. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Роза Мира / Сост., подгот. текста А. Л. Андреевой; под ред. Б. Н. Романова. М.: Редакция журнала «Урания», 1997. С. 136.
469
Там же. С. 150.
Некоторая, мягко говоря, нетрадиционность подобного построения ангельской иерархии, первой ступенью которой оказываются райские птицы, заставляет Даниила Андреева сделать оговорку:
Знаю, что излагаемое совершенство не совпадает с традициями христианской ангелологии, несмотря на общность названий. Мне жаль, что это так. Но я пишу не от себя и не могу вносить изменений до тех пор, пока на это не укажет единственный Голос, которому я доверяю полностью 470 .
470
Там же.
Однако в контексте интересующей нас темы особенно важным кажется то, что духовидец Даниил Андреев указывает не мистические источники своего вдохновения («единственный Голос»), а вполне реальные – народные легенды, позволившие увидеть в райских птицах «будущих ангелов»:
В затомисах, кроме синклитов, обитают еще и другие существа: будущие ангелы. Это чудеснейшие творения Божии, и если мы вспомним сиринов и алконостов наших легенд, мы приблизимся к представлению о тех, чье присутствие украшает жизнь в затомисах Византии и России: к представлению о существах, предопределенных стать потом «солнечными архангелами». В других затомисах обитают иные существа, не менее прекрасные 471 .
471
Там же. С. 124.
В русле своей космогонии и под влиянием устных и книжных источников Даниил Андреев вводит образы райских птиц в «поэтический ансамбль» «Русские боги», в главу первую «Святые камни» (раздел II. «У стен Кремля»):
Великих дедов возблагодарим,Помянем миром души славных зодчих:Они вложили в свой Последний РимВсю чистоту и свет преданий отчих.Но мы ли свет грядущий предварим?Он загорится в новых средоточьях,И станет тусклым в радуге егоВот это каменное естество.Всепонимающ, ласков, ясен, мирен,Блаженный город вознесется тутБез крепостей, застенков и кумирен,И новым цветом камни прорастут.И Алконост, и Гамаюн, и Сирин —Все духи рая дивно запоют,И сквозь реченья новой литургииУслышит каждый хоры их благие.Кто смеет лгать, что Кремль наш завершенЗубцами башен, сырью глыб острожных?Здесь каждый купол – золотой бутонЦветов немыслимых и невозможных.Здесь тайный луч от древности зажжен —Теперь, как меч, он дремлет в тяжких ножнах,Еще сердец ничьих не озаря:Он часа ждет – он ждет богатыря.Сновидец! Кремль! О, нет: не в шумном бое,Не в шквалах войн и всенародных смутПоследний смысл, загаданный тобою,И твой далекий, милосердный суд.Я вижу – там, за дымкой вековою —Как озаренный изнутри сосуд,Насквозь просвеченный духовной славой,Святынь грядущих пояс златоглавый.Не может разум в плотные словаЗавеществить твой замысел всемирный,Но кровь поет, кружится голова,Когда чуть слышный голос твой стихирныйИз недр безмолвия едва-едваТечет к душе благоговейно-мирной.Твой крест тяжел, святая мысль горька —Чем озаришь грядущие века?Улыбкой камня, скорбною и вещей,В урочный час ты отвечаешь мне,Когда от битв весь прах земной трепещетИ дух народа мечется в огне.Взор Ангела над тихим камнем блещет,Небесный Кремль ты видишь в чутком сне…Кого ты обнял на восходе жизни —Не усомнится в Боге и в отчизне 472 .472
Андреев Д. Л. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль / Сост., вступит. статья, подгот. текстов и прим. А. А. Андреевой; послесловие Б. Н. Романова. М.: Московский рабочий; Фирма Алеся, 1993. С. 35–36 (Гл. первая. II. У стен Кремля. 1941–1950).
Если Бальмонт, опираясь на легенды и книжные источники, ориентируется на славянскую древность, описывает славянский рай, то Даниил Андреев встраивает народные верования в специфически им трактуемую христианскую космогонию. При этом любопытно, что Бальмонт «отсылает» «Сирина с Гамаюном» на Макарийские острова, находящиеся далеко-далеко, за гранью земной топографии, там, «куда не смотрят наши страны». Даниил Андреев же привязывает райских птиц и даже «рощи праведного острова», где райские птицы обитают, к России, пусть и небесной, и более того – к Москве. В главе четвертой «Миры просветления» (раздел XII «Святая Россия») Сирины, Алконосты и Гамаюны поют свои праздничные песни в «Кремле Небес»:
<…>Нет ни трона, ни града там;Но в верховных селенияхСвяторусский блистает Синклит:По играющим радугамОт свершенья к свершениюОн взошел, он растет, он творит.О, содружество праведных!О, сотворчество истинных!О, сердца, неподвластные Злу!Сладко ль слушать вам праздничныхАлконостов и сиринов,Гамаюнов восторг и хвалу?<…>Кремль Небес! – Разорвалось быСердце наше кровавое.Если б внутренний слух уловилНе моленья, не жалобы —Хор, бушующий славоюВ час явленья им ангельских сил 473 .473
Там же. С. 114–115 (Гл. четвертая. XII. Святая Россия. 1955–1958).
А в разделе «Василий Блаженный» (третий раздел первой главы) утверждается, что увидеть «крылья Гамаюновы» и услышать «пенье Алконостово» можно и в самом центре Москвы, на Красной площади, при созерцании чуда зодчества, храма Покрова Божией Матери:
И, как отблеск вечно юного,Золотого утра мира,Видишь крылья Гамаюновы,Чуешь трель свирели, – чью?Слышишь пенье АлконостовоИ смеющиеся клирыВ рощах праведного острова,У Отца светил, в раю 474 .474
Андреев Д. Л. Собрание сочинений. Т. 1. С. 37 (Гл. первая. III. Василий Блаженный. 1950).
Москва как место присутствия райской птицы Сирин фигурирует и в пространном стихотворении Сергея Соловьева «Москва», входящем в цикл «Шесть городов», посвященный русской истории (1906–1909). Вполне в духе традиций московского младосимволизма Соловьев рассматривает старую столицу как религиозный центр, центр исторический и мифологический. Стихотворение насыщено историческими реалиями и символами, призванными утвердить представление о Москве как о «Третьем Риме» и «Граде обетованном» и вместе с тем показать уютность старомосковского мира, его хрупкость и обреченность: