Может, совесть, может страх. С каждым днём всё больше нависало ощущение невозврата, как будто возможность всё исправить была теперь безнадёжно упущена. И речь уже шла даже не о том, что надо ждать новых месячных и снова проворачивать этот дебильный план с первым разом – об этом теперь даже думать не хотелось, потому что идиотизм затеи бесил. Нет, дело было скорее в том, что просто перехотелось этого в принципе. И это пугало.

Смотрела на Кира и чувствовала тоску по прежнему теплу к нему... А самого тепла уже не чувствовала. Замыкалась в себе, избегала встреч. Но без него было плохо, а с ним – ещё хуже. Между ними словно кошка пробежала, и это выматывало их обоих.

Причину этому Маринка, пожалуй, знала – Данила. Он, хотя и практически исчез из их с Киром жизни, но всё равно чувствовался где-то поблизости: в задумчивости Кирилла, в каких-то мелочах, вроде случайных встреч или даже запаха, по которому Маринка сразу определяла, что Кирилл общался с братаном.

С запахами вообще была беда – на фоне повышенной нервозности они все стали резкими и навязчивыми, а уж этот резиново-железно-бензиновый и вовсе – бился в виски и вставал комом в горле. От него накатывала непонятная тоска и ощущение безнадёги. Хотелось плакать и жалеть себя. И чтобы Кир обнял. Но когда он обнимал – это было не то, больше раздражало.

Плакать вообще хотелось по любому поводу. Плакать, спать и есть. Если, конечно, не тошнило.

В последних числах августа, на примерке нового костюма к предстоящему отчётнику, костюмерша недовольно качнула головой:

– Не, Марин, завязывай, давай, с капустой. Ну куда это? – резко соединила края лифа на спине, и Маринка чуть не зашипела от резкой боли в груди. – Прошлый раз я тебе уже расставила на три сантиметра, и что, опять? – взяла сантиметровую ленту, померила. Полезла в тетрадку с записями. – Вот, сама смотри: в середине июля грудь девяносто шесть, в середине августа уже девяносто девять, а сейчас? Сто один, Марин! Беременная что ли?

– Ну вы скажете, тоже! – вспыхнула Маринка. – Нет, конечно! Просто лифчик пушап и месячные скоро.

Сидела потом в раздевалке и изо всех сил пыталась не расплакаться.

– А ты чего тут, там же Петровна китайскую группу собирает, – мимоходом заглянула Катька.

– Отмажь меня, ладно? – пряча лицо, бесцельно завозилась в сумочке Маринка. – Скажи, что отец срочно заехал, и мне пришлось свалить. Ну что-нибудь в этом роде.

– Да причём тут я? Пусть, вон, Кир с ней объясняется.

– И ему тоже скажи.

– Опа. А что случилось-то, Иванова?

– Ничего, просто реально папа сейчас к Торгушке подъедет, просил помочь выбрать Оксанке подарок на свадьбу.

На самом деле не было, конечно, никакого папы. Стояла перед аптечной витриной и смотрела на тесты. Самый первый, три дня назад, брала вот этот, розовый – он был отрицательный. Потом вот этот голубой – он оказался каким-то странным: вторая полоска появилась, но еле-еле и не целиком, а махоньким штришком, но при этом и первая полоска была какая-то нечёткая и рваная. Хреновый, короче, тест. Левый какой-то. А может, сделала неправильно. Взять, что ли, теперь и такой и такой и сравнить?

Купила оба, решила сделать с интервалом в сутки. Но не пришлось.

Первый же показал две уверенные полоски.

Сидела на бортике ванны и грызла губу. Всё, конец. И ей, и Оксанке. Теперь папа точно убьёт их обеих! Свадьба? Ха! Можно забыть.

Всю следующую неделю проходила в коматозе. В голове билась одна единственная мысль: «Что делать?»

Всё летело к чёрту. Всё! Окончательно.

Взвешивала за и против, но что тут особо взвешивать? На одной чаше – ребёнок, случайно заделанный по пьяни от парня, который упорно считает тебя шалавой и сто процентов ещё и поржёт, обвинив в том, что нагуляла с очередным не понятно кем, а на второй – покой в семье: папино с Оксанкой счастье и Тёмушкино спокойствие и безопасность. Не говоря уже об отношениях с Киром и возможности уехать отсюда подальше, на другой конец света! Вывод, казалось бы, прост: «Нет тела – нет дела»...

Но не тут-то было! Сомнения изводили. Странные, непонятные сомнения, при полной очевидности верного решения.

Сходила в женскую консультацию, сдала анализы, прошла УЗИ.

– Ну, что решила-то? Аборт? – повторила роковой вопрос врач-гинеколог, когда Маринка снова пришла на приём через пять дней.

– Я не знаю, – едва не плача, опустила Маринка голову.

– А кто знает? Время-то идёт! У тебя сейчас такой срок, что ты ещё попадаешь на мини. Он, конечно, платный, но, зато, и быстрый и последствий от него практически не бывает. А протянешь ещё хотя бы неделю – будет поздно на вакуум, только хирургический, а это уже совсем другая история, другие осложнения. Вплоть до бесплодия в будущем. Поэтому, знаешь – не знаешь, а решать надо быстро. Ну или рожай уже, и тогда давай на учёт вставать.

Маринка попросила ещё время подумать. До понедельника. Врач только пожала плечами, ей, в общем-то, было без разницы.

В воскресенье Оксана случайно нашла второй неиспользованный тест.

– Это не мой! – на автомате соврала Маринка, чувствуя, как от ужаса немеет язык. – Это девчонка с курса купила, а положить некуда было, она ко мне сунула и забыла. Завтра отдам.

– Ну вот и отлично, – Оксана протянула ей тест, и её рука едва заметно дрожала. – Тогда подружке мы купим новый, а этот сделаешь ты.