— Так он же загузынится, как заметит. Тут же к старшине прискачет!

— Пусть хоть к самому князю скачет и пред ним челом бьёт! Пока не доказано — наплевать, что сказано!

— И всё же… — Ерёма недовольно сморщил нос и почесал затылок. — Честным хочется оставаться… Купить или, на худой конец, выменять.

— На какие шиши?! — Ермола обрезал последнюю рамку. — Много ты чего нашил в этот круг? Хорошо торговалось?

— Поганая война, будь она неладна… — Ерёма потупил взгляд и вылез на улицу.

— Вот и я о том же! Поэтому, пока снова купцы не поехали, на, держи крепче и не причитай. — Ермола протянул брату корзину, уложил пустые рамки в летки и плотно закрыл крышки. — Или нам теперь детей голодом оставить?! А у этого не убудет. Ты погляди, полные закрома мёда! Не обеднеет…

Ерёма протянул руку брату.

Ермола принял помощь и тихо закрыл за собой крышку погреба.

Мертвецкую тишину нарушило слабое лошадиное ржание.

От неожиданности братья взъерошились и покрылись ознобом, а Ерёма выпустил корзину из рук, за что получил увесистую затрещину от Ермолы.

Братья замерли в ожидании собачьего лая, но, к их большому удивлению, его не последовало.

— Принесла нелёгкая! — смачно сплюнул Ермола, всматриваясь в очертания лошади, полностью замаранной в запекшейся крови. — Чего это там на ней?

— Кажись, мясо… — Ерёма одернул брата за опоясок. — Ну его, пошли скорее домой!

— Ага, домой… Пошли, глянем, — настоял Ермола и осторожно направился в сторону лошади. — Мертвому цацки не к лицу!

— Не к добру это, — пробурчал под нос Ерёма и пошёл вслед за братом. — Ох, не к добру…

К удивлению Ермолы, скакун не убежал, а продолжал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, будто ожидая, когда уже они к нему подойдут.

Братья осторожно приблизились к животному и смогли получше осмотреть его ношу.

Большого труда им стоило оттянуть от тела лошади прилипшего к нему всадника. Ермола усадил его прямо и похлопал по карманам.

— Гол, как сокол, — с досадой заключил он. — Любо знать, кто ж так хлопчика отмутузил?

— Что-то рожа больно знакомая… — Ерёма приблизился поближе и внимательно всмотрелся в освещенное яркими лунными лучами расквашенное лицо всадника. — Ты сам-то присмотрись, никого не напоминает?

Ермола поближе подтянул тело к себе и мгновение спустя, в ужасе от него отпрянул.

— Яромир? — неуверенно пробурчал Ермола.

— Быть того не может! И взаправду — наш богатырь! — Ерёма перетянул тело к себе и прислонился к груди. — Сердечко-то бьётся и ещё дышит! Слабо правда, совсем слабо…

— Хвала Живе, дышит!

— Потащили его скорее к знахарке этой, Добромиловской. Авось, ещё поможет!

Ермола хотел было взяться за поводья, но к своему удивлению не обнаружил на скакуне никакой сбруи.

— И как прикажешь тебя вести? Прутом погонять?

Лошадь громко зашлепала губами, стеганула Ермолу по затылку хвостом и самостоятельно направилась в сторону Трёх дубов.

Обиженный Ермола и повеселевший Ерёма побрели за ней следом, не забыв прихватить корзину с добытыми медовыми сотами.

***

Яромир очнулся на мягком лежаке, окутанный дурманящим запахом малины и шиповника.

«Такое уже было… Нужно держать ухо востро!»

Он попытался подняться, но тело на отрез отказывалось слушаться и всё что у него получилось — громко протяжно закряхтеть.

— Наконец-то, проснулся. — откуда-то из угла ответил на копошение Яромира приятный женский голос. — Ты лежи, лежи. Рано тебе еще вставать.

— Пить…, - с трудом прошептал Яромир.

Женщина положила мокрую ткань на его губы, и прохладная влага заструилась в рот Яромира.

Он жадно глотал воду, но женщина очень быстро её убрала, на что Яромир ответил недовольным мычанием.

— Много нельзя. — твердо заявила она. — Всего понемногу!

— Где…? — через боль прохрипел Яромир.

— Дома, — нежно ответила ему женщина. — Ты молчи и силы копи. У нас впереди ещё очень много времени. Наговоримся…

Яромир чувствовал в её голосе спокойствие и заботу. Только что охватившая его тревожность в миг улетучилась.

«Да и какой у меня выбор? Будь, что будет…»

Силы быстро оставили Яромира. Он медленно закрыл глаз и погрузился в сон.

Долгое время он пролежал так: не в состоянии сделать самых малейших движений, с ног да головы перемотанный повязками с травяными припарками и мазями, без возможности встать, самостоятельно поесть и справить нужду.