Тем не менее, сон был настолько ярким и пугающе реалистичным, что, вопреки рассудку, ему казалось, что он только что присутствовал на каком-то поистине дьявольском обряде и запросто мог лишиться собственной души. В то же время, будучи человеком современным и достаточно циничным, он не слишком-то верил в материализацию в нашем мире Диавола, Сатаны или Вельзевула – имен у него множество, – хотя наличия мирового зла не отрицал. Ибо существовало оно с древнейших времен, постоянно меняясь и адаптируясь к новым условиям, И вот ведь что интересно: на протяжении тысячелетий соотношение добра и зла в мире практически не менялось, словно земному человечеству была раз и навсегда задана некая константа, регулирующая их соотношение.

А ведь наш техногенно-атомный век по сути мало чем отличается от мрачного Средневековья с его инквизицией, Железной Девой, кострами для ведьм и колдунов и прочими «прелестями», подумал он. Разве что современные ангелы смерти носят военную форму и одним нажатием кнопки могут уничтожить целую страну, а то и весь мир. Право слово, прогресс налицо.

Преодолевая дрожь, он с усилием поднялся на ноги и, придерживаясь за перила, стал поспешно спускаться по винтовой лестнице. Грохот собственных шагов по чугунным ступеням будил в нем страх, словно этот звук опять мог привлечь внимание темных сил, с которыми он только что сражался во сне. Вот только во сне ли?! Сновидение было настолько ярким и правдоподобным, будто он и впрямь оказался в восемнадцатом веке и лично присутствовал на магическом ритуале в Ротонде.

Сбежав вниз, он бросился к двери, с размаха распахнул ее и выбежал на улицу. Почти стемнело. Сколько же я пробыл в Ротонде, подумал он, по ощущению не слишком долго, а вот уже и вечер наступил. Он огляделся и с тревогой обнаружил, что не узнает этого места. Старинные фонари необычного вида, под ногами вместо асфальта булыжная мостовая. Вроде бы и Фонтанка рядом, и дом Яковлева, где положено, – все то, да не то. Избавляясь от наваждения, потряс головой – похоже, он слегка переутомился – и бодро зашагал в сторону Невского проспекта.

Вскоре у него за спиной послышался цокот копыт, и его нагнала извозчичья пролетка. «Садись, барин! Чего по темноте бродить? – весело выкрикнул извозчик. – Мигом доставлю до места и возьму недорого. Тебе, чай, в Аничков дворец, на бал?» Александр остановился и уставился на остановившуюся подле него стародавнюю пролетку. Какого черта, пронеслось в мозгу, я что, все еще сплю?.. Он стоял столбом посреди улицы, продолжая неотрывно смотреть на пролетку с бородатым кучером на козлах, одетым в просторную поддевку, перепоясанную красным кушаком, с необычного вида картузом на голове, напоминавшим цилиндр, а в просторечии именуемым, кажется, «гречником». Может, я позабыл – и сегодня в Питере проходит исторический фестиваль? С надеждой спросил он себя. Нет, никакого фестиваля в ближайшие дни не намечалось – это он точно помнил. Он полез в карман куртки за мобильником и вдруг с изумлением обнаружил, что на нем вовсе не куртка и привычные джинсы, в которых он отправился на прогулку, а черное шелковое домино с капюшоном.

«Ну, что, барин, едем?» – снова нетерпеливо спросил возница.

И чтобы не сойти с ума окончательно, Александр перестал сопротивляться происходящему, стал на ступеньку пролетки и ловко запрыгнул внутрь. «Нно, залетные!» – проревел извозчик и хлестнул вожжами лоснящиеся лошадиные крупы.

Лошади вздрогнули, заржали, а потом неторопливо затрусили по мостовой. Вдоль темной улицы один за другим загорались фонари. Осознав, наконец, что он видит именно масляные, а не электрические, фонари, Александр едва не выпал из экипажа, неотрывно наблюдая процесс зажжения каждого отдельного светильника фонарщиком. Вот к фонарному столбу подошел мужик в фартуке поверх потрепанного пальто и фуражке, приставил к нему переносную лестницу и ловко взобрался по ней, держа в одной руке большой бидон. Утвердившись на верхней ступеньке, он снял стеклянный колпак причудливой формы, тщательно протер его от копоти и залил масло из бидона в какую-то емкость, затем поджег фитиль, установил обратно колпак, быстро спустился вниз и, подхватив лестницу, направился к следующему фонарю.

– Чудеса… – вслух произнес Александр, – откуда здесь взяться живому фонарщику? Похоже, кино из старинной жизни снимают, – успокоил он себя этим вполне здравым суждением и продолжил уже мысленно. А где тогда оператор и массовка? Где-то наверно прячутся – и бог с ними! Стоп. Почему тогда на мне домино, а не привычная одежда? Я что, тоже в массовке участвую? Надо успокоиться и взять себя в руки. После этого чертова сна я все еще не в себе. Он откинулся на сиденье, обозревая исполненные очень правдоподобно декорации. Явно девятнадцатый век, решил он, интересный век, просвещенный и благородный, с кодексом чести, дуэлями и прочими атрибутами дворянской жизни. Любопытно было бы очутиться в том времени хотя бы ненадолго. А декорации и в самом деле качественные.

Копыта лошадей громко цокали по брусчатке, пролетку покачивало на рессорах. Навстречу им попалось несколько открытых экипажей и две или три кареты с гербами на дверцах. Как-то странно все это, подумалось ему, и его охватило тревожное предчувствие. Беспокойно озираясь по сторонам, он, в конце концов, не удержался и обратился к вознице: «Слушай, а какой нынче год будет?»

– Че-го?.. – нараспев отозвался тот, оборачиваясь, и с любопытством уставился на чудного пассажира.

– Год, спрашиваю, какой? Две тысячи… а дальше?

– Ну, ты барин, видать, хорошо сегодня принял, – пробасил извозчик, качая головой. – Известно какой – одна тысяча восемьсот шестьдесят пятый от Рождества Христова.

– Стало быть, шестьдесят пятый, – повторил Александр. – А кто нынче царствует?

– Батюшка наш император Александр Второй, кто же еще? Да ты откуда взялся-то, барин? С луны свалился?

– Можно сказать и так, – ответил обескураженный седок, – за границей жил долго.

– Эка оно… – задумчиво сказал извозчик, – заграница, видать, все мозги отбила, – и укоризненно покрутил головой.