– Второго Левицкого мы тебе не изыщем, сам понимаешь, - сказал он сердито.
– Это первое. А второе - это то, что Геллер прямо рвется с тобой работать, и парень он способный... У тебя сколько работ было опубликовано, когда ты к нам пришел? Вот видишь, четыре, а было тебе двадцать шесть лет, верно?

Теперь смотри - у Геллера одиннадцать работ, и есть среди них очень даже толковые, а ему всего двадцать три года, он к нам прямо из университета пришел... И нечего тебе строить из себя элиту и свысока смотреть на хороших ребят!

– Да ладно, я разве что?
– пробормотал я, и вправду слегка устыдившись.
– Пойти мне поговорить с Геллером, да?

– Пойди, конечно.
– Шелест с облегчением откинулся на спинку кресла.

Я вскочил и направился к двери, но Шелест меня остановил.

– Вот что...
– сказал он, не глядя на меня.
– Послезавтра в два часа...

это... ну, похороны, ты же знаешь...Ты, надеюсь, скажешь там что-нибудь - не речь, конечно, я тоже не речь буду произносить, но как ближайший друг и соратник... Э, Борис, ты что это?

Я, наверное, позеленел. У меня опять все перед глазами поплыло, и ноги ватные сделались. Я плюхнулся обратно в кресло, и Шелест поспешно накачал мне газировки из сифона.

– Ты не знал, что ли?
– недоумевал он.
– Как же так?

– А откуда я должен был это узнать?
– осведомился я.

– Да уж откуда-нибудь...
– неопределенно ответил Шелест.
– Но это все же безобразие, что мы тебе не сообщили. В первую очередь я сам виноват. Но я думал, ты даже от следователя это можешь узнать, у вас же с ним контакт...

Вроде бы все было понятно, и не такие накладки в жизни бывают: все думали, что я знаю, а поэтому никто не сообщил. И все же...

Вышел-то я от Шелеста вроде ничего, спокойно. Но пока дошел до своей лаборатории, настроение мое здорово изменилось.

Дело в том, что я встретил Нину. Она не отвернулась от меня, не пробовала обойти стороной (я уж и этого, пожалуй, ожидал!), нет, она подошла, поздоровалась. Но здоровалась она вроде не со мной, а с каким-то совсем посторонним человеком. И с неприятным человеком вдобавок. Она даже глядела не на меня, а куда-то через мое плечо. А я вообще ни слова не смог сказать - стоял и смотрел на нее, и только сердце у меня начало вдруг болеть, будто по нему теркой прошлись. А Нина сказала, все так же глядя в сторону:

– Мне нужно поговорить с тобой... сегодня, после работы...

– Так я зайду за тобой, пойдем ко мне...
– машинально, не успев подумать, сказал я по-старому.

Нина даже дернулась слегка, это я отчетливо увидел.

– Нет, - поспешно ответила она, - лучше прямо тут, в скверике. Ты выходи ровно в пять и подожди меня.

Вон как, ей даже неудобно выходить со мной вместе из института! Это меня уж совсем ошеломило, я все стоял и смотрел на Нину, а она нетерпеливо пожала плечами и повторила; "Понял? В скверике, в пять часов!" Я молча кивнул, Нина ушла, и тут откуда ни возьмись появился передо мной Эдик Коновалов. Есть у нас в отделе кадров такой молодой дуб в могучей красоте и растет-цветет уже месяца три.

Вообще-то я на Эдика даже с удовольствием всегда смотрю - красивый, зверюга, тренированный, чистенький весь такой, ухоженный, и пока не говорит, все в порядке, гомо сапиенс на высшем уровне. Но сейчас он как-то нехорошо ухмылялся и подмигивал мне, и сразу обнаружилась его обезьянья основа.

– Сердце красавицы!
– восторженно заявил Эдик, кивая вслед уходящей Нине.
– Склоино к измене! И к перемене! Как ветер мая!

– Ты чего это?
– спросил я, отступив на шаг, потому что Эдик навис надо мной и слова арии громозвучным шепотом вдувал мне в ухо.
– Изменил джазу ради оперной классики?

– Труха!
– Эдик обалдело уставился на меня своими незамутненными голубыми глазами.
– В гробу я видел все эти оперы!

– Я думал, у тебя новое хобби объявилось, - вяло пробормотал я. Ходишь, арии распеваешь в рабочее время.

– Вот это, что ли, ария, про сердце красавицы?
– заинтересовался Эдик.
– А я думал, это блатная песенка... Воры, они, знаешь, про любовь очень впечатляюще сочиняют...

Мне даже смеяться не захотелось: ну, что возьмешь с обезьяны! Уйти бы поскорей...

– Ладно, - сказал я, поворачиваясь, - продолжай в том же духе, и ты далеко пойдешь!

Но Эдик ловким маневром загородил мне дорогу и начал озабоченно хлопать себя по бедрам.

– Спичек нет, - пожаловался он.
– У тебя не найдется?

– Не найдется, я не курю, - ответил я, тщетно пытаясь обойти Эдика.

– Слушай, друг!
– проникновенно заговорил Эдик, нацелясь на меня незажженной сигаретой.
– Чего у тебя с Берестовой-то?

– Слушай, друг, иди ты!
– сказал я, разозлившись не на шутку.
– Знаешь куда...