— Ты что, укокошила Маркони? — прохрипел он.

Гретхен трагически закатила глаза. Увидеть ее Шонесси, разумеется, не увидит, но реакцию предугадает и сценическую мощь оценит.

— Смотри, договоришься, — проворковала она, — настанет день, и ты действительно оскорбишь мои чувства.

— У тебя нет чувств, — хохотнул Шонесси.

— Виновна, — согласилась Гретхен.

Но Шонесси ошибался. Гретхен тоже испытывала чувства, но не так, как их испытывали эмпаты. Насколько понимала Гретхен, эмпаты в массе своей очертя голову бросались в омут захлестывавших их стихийных чувств, в то время как ей приходилось настраиваться на эти же чувства, словно на трудноуловимые радиостанции. Однако она не стала разубеждать Шонесси. Пусть зубоскалит. Такая манера общения вполне устраивала Гретхен, и она не собиралась ее менять.

— Твоя нянька отправилась на боковую.

— Вот те на. И кто бы мог подумать? — вяло отозвался детектив. Судя по доносившимся до Гретхен звукам, Шонесси наводил порядок на столе, знаменуя окончание рабочего дня. — Ладно, Грета, колись, что тебе надо?

Гретхен не стала ходить вокруг да около.

— Я должна пообщаться с Виолой, — выпалила она.

В трубке все стихло. Гретхен полностью завладела вниманием Шонесси.

— И не мечтай, — отрезал он.

— Вот только не говори, что тебе не хочется послушать наш разговор, — поднажала Гретхен. — Только представь: я лицом к лицу с психопатом, а? Круто?

— Приведи более веский довод, — промямлил Шонесси.

Гретхен ликующе ухмыльнулась: «Шонесси не сказал нет»! Естественно, Шонесси не признался бы в этом и под страхом смерти, но Гретхен догадывалась, что в глубине души он превозносил ее до небес. Иначе с чего вдруг он столько лет не спускал с нее внимательных глаз?

— Сам приведи, — нахально ответила она и преувеличенно громко зевнула. — Я весь день впахивала, работая за тебя, и теперь валюсь с ног от усталости.

— В доме Лены Букер я выполнил все, что требовалось, — раздраженно запыхтел в трубку детектив.

Махнув на прощание охраннику, Гретхен вышла из офисного здания и полной грудью вдохнула свежий ночной воздух. «Порше», как обычно, ждал ее на стоянке, и Гретхен изящно скользнула на водительское сиденье.

— Держу пари, ты уже согласился с моим предложением, — промурлыкала она, почти уверенная в победе. — Будь паинькой, придумай для нас какую-нибудь отмазку, хорошо? А мне надо как следует выспаться, чтобы завтра с утра пораньше встретиться с Виолой.

Не дожидаясь ответа, Гретхен нажала отбой. Обычно она не позволяла себе вольностей с Шонесси — тот как никто другой мог осложнить ее жизнь. И в то же время она знала, что он спит и видит, как бы свести их с Виолой.

Эмпаты склонны к излишней драматизации, но, когда доходит до дела, все упирается в цену. Так как ее просьба не стоила Шонесси ни гроша, она не сомневалась, что он ее выполнит.

Поворчит, но сделает.

Гретхен включила автопилот и прокатилась до дома, где жила Лена. Полицейские и медики разъехались, и лишь обрывок ярко-желтой сигнальной ленты, застрявший в кустах, разросшихся прямо у лестницы, напоминал об их посещении. Проходя мимо, Гретхен содрала его с веток и поднялась в квартиру подруги.

Как ни завораживала ее смерть в атмосфере кровавого месива, чистая и опрятная кончина Лены вызвала в ней подлинное восхищение. Ничто в квартире подруги не намекало на разыгравшуюся здесь несколько часов назад трагедию. Комната, как и улица за окном, дышала тишиной и покоем. Казалось, Лена не умерла, а ненадолго отлучилась.

Гретхен приблизилась к небольшому бару, предусмотрительно расположенному в углу гостиной, взяла бокал, вытащила пробку из бутылки «Мерло», по всей видимости накануне откупоренной Леной, и щедро плеснула в бокал темно-вишневую, напоминающую кровь терпкую жидкость.

Бережно обхватила бокал, подошла к дивану, где утром обнаружила Лену, и уселась в еле приметную вмятину. Ей почудилось, что она ощущает тепло недавно покоившегося в ней тела, но она быстро отогнала эту мысль как нелепую.

Сгущалась ночь. Гретхен отыскала голосовое сообщение Лены и включила его.

Когда сообщение закончилось, она прослушала его еще раз, потом еще и еще, пока не запечатлела в сознании каждое сказанное подругой слово, каждую паузу, каждый вздох, каждую заминку.

«Она — это ты».

Разумеется, напрашивалось соображение, что эта фраза, сбивчиво и еле слышно произнесенная Леной, относилась к Виоле — невинной, как и Гретхен, жертве несправедливого обвинения в убийстве. Лена никогда не сомневалась в невиновности Гретхен.

Гретхен задумалась. Она знала, что миром правят допущения. Легкие или фантастические, рискованные или очевидные, они помогают управлять обществом, которое чаще всего понимает, насколько сложно и запутано человеческое бытие.

Гретхен покатала на языке вино, смакуя его вкус с тем же наслаждением, с каким она смаковала тени в изгибах остывающего Лениного тела. А так ли она, Гретхен, отличается от остальных? Кто бы на ее месте, услышав местоимение «она», не предположил бы, что речь идет о Виоле Кент? Девчонка приковала к себе внимание целого света. Почему же «она» не может относиться именно к ней?