— Отлично! — усмехнулась я, почесав повязку. У меня под ней все дико чешется. — Что дальше?

— Я смотрю, ты догадалась, что сделать надобно! Впервые такую вижу! — усмехнулась Яга.

— Ага, бегу-несу любовь, чтобы не расплескать по дороге, — грустно вздохнула я. — Можешь чем-то помочь?

— А чем я тебе помогу? — вздохнула Яга, пока я снова чесала нос.

— Я что? Теперь до весны я прослыву очень «шарящей» бабой? — расстроилась я. — Может, есть способ какой? Мне людей из лесу спасать надо!

— Эх, кого-то ты мне напоминаешь! А кого вспомнить не могу! Но нет! Не скажу. Даже не проси! — огрызнулась Яга. — Не скажу! Опасно это! Даже для тебя, Снегурка!

— Так, либо ты мне говоришь, как снять это все! Или я снимаю, — прокашлялась я. — Смотрю на тебя очень внимательно, а потом тебе вместе с твоей избушкой переехать придется в другой лес! Но я тебя найду. Я буду петь тебе серенады под окном, посвящать корявые стихи, испишу все деревья вокруг: «Снегурочка плюс Яга вместе навсегда!», буду ревновать к каждому столбу, преследовать. А когда мне захочется в туалет, я напишу на снегу твое имя! Ты этого хочешь?

Будет все, как в сказке, которые я искренне не любила еще с детства.

В детстве для меня все сказки заканчивались вопиющим актом каннибализма.

И станем мы жить, поживать да «Добрана жевать»!

Бедный болгарский мальчик Добран, в моем детском понимании, заслуживал куда лучшей участи.

Он ходил жеванный по дворцам и теремам, потирал жеванные принцессами, царицами, Иванами и принцами места. И страдал неимоверно.

Детское воображение рисовало бедного Добрана в окружении главных героев, жующих то его руку, то его ногу. А он стоит, зажмурившись и понимает, что без него конец сказки просто невозможен!

Это уже потом, научившись читать, я поняла, что с плохой дикцией лучше не рассказывать сказки на ночь.

— Ну, так как? — спросила я, поправляя на глазах повязку. — Учти, я очень настойчивая! Мое сердце жаждет любви, а попа — приключений.

— Ой, напугала! — рассмеялся сиплый голос. — Потешила! Надо ж было до такого додуматься! Ай, девка!

Не люблю, когда люди ходят вокруг да около! Загадочных личностей, которые с видом доброго всезнающего волшебника намекают, что знают все наперед, но вместо конкретного: «Надо вот так-так-так!» — начинают говорить таинственными загадками.

Был у нас один такой. Загадочный. Мы его искали, искали, а он не мог дать конкретный ответ, видит ли вертолет? А если и видит, то в какую сторону полетел? Мы полчаса добивались внятного ответа, пока добрый волшебник ломался, как неискушенная девственница.

— Жаль, девка! Ничем помочь не могу, — проскрипела Яга. — А на меня твои чары не подействуют! Сама кого хочешь, зачарую!

— Ладно, пойду я, — вдохнула я запах трав и дохлой кошки. — Спасибо за консультацию. Тоже мне, барыня!

Повисла тишина. Я была уверена, что в сердцах сказала что-то не то! А я умею!

— Как ты меня назвала… — послышался внезапно молодой и какой-то знакомый голос. — Барыня?

— Барыня, — удивилась я, слыша, что баба Яга вдруг помолодела!

— Марыська… Марыська… — прошептал молодой голос. — Марыська… Ты ли это? Марысечка…

— Вы о чем? — спросила я, слегка смутившись. Кто-нибудь скажет мне, что происходит!

— Марыська, повязку сними! — послышался вздрагивающий голос. — Не бойся… Дай-ка я на тебя погляжу…

Я потянула повязку вниз. В тесной избе стоял полумрак. Несколько раз усиленно моргнув я увидела девушку. Она стояла передо мной, одетая в живописные лохмотья. По стенам были развешены травы. На лавке развалился условно живой кот. Вид у него был такой, словно его где-то откопали.

— Марыська, — прищурилась красивая девушка. И тут же засмеялась. — Ты! Ты! Ты вернулась!

— Меня немного по-другому зовут, — стушевалась я, видя радость в глазах Яги.

— Помнишь, как лед треснул… Как сани под лед уходили… Я в шубах папенькиных сидела…

Ее голос, словно заклинание, наполнял мое сознание. Перед глазами я видела смазанные обрывки снов. Руку, которая тянется ко мне. Визг. И трещины на льду. А еще бледное лицо с большими-большими глазами. Точно такое же, как у Яги. Этот сон я видела так часто, что даже искала его толкование. А он все повторялся и повторялся…

— Ба… барыня? — спросила я, чувствуя, как начинает шуметь и болеть голова. — Барыня?!

— Марысечка!!! — бросились мне на шею.

Я обняла девушку, чувствуя, словно камень упал с плеч.