После очередного оборота эмблемы, сопровождающегося скрипучим механическим звуком, подул странный ледяной ветер. Потоки неожиданно неприятного посреди знойной пустыни морозного воздуха коснулись кожи. Медея чуть было не уткнулась носом в спину внезапно остановившегося Баргета. Процессия замешкалась. В это неловкое мгновение вдруг обострилось чувство тревоги, быстро переросшее в панику. Едва впереди идущий юноша двинулся дальше, сердце Медеи вдруг екнуло. Глядя на протянутую ей загорелую ладонь, она вдруг отшатнулась назад. В одно мгновение ноги стали ватными. Девушка медленно подняла голову. Над ней нависло некрасивое, угловатое лицо, расчерченное уродливым шрамом. Проходя через забеленный, безжизненный глаз, он будто делил лицо на две разные части. В эту секунду Медее показалось, что стал слышен воздух, со свистом покидающий ее легкие. Сердце, с трудом отсчитав пару ударов, тяжело упало вниз. В последний момент девушка одернула ладонь, разминувшись рукопожатием на пару сантиметров. Ладонь Жнеца рассекла воздух.

Не способная даже шевельнуться, Медея так бы и стояла, если б не крепкие руки Ашеры. До боли сжав хрупкие плечи, темнокожая бестия с силой толкнула ее вперед. Тяжелые подошвы с трудом отлипли от пола. Не долго думая, Ашера схватила все еще раскрытую ладонь Моргана. Сжав ее с силой, какой позавидовали бы многие, она взглянула прямо в глаза Жнецу. Готовые пронзить насквозь, сверкнули электрические разряды голубой радужки глаз. Девушка медленно покачала головой из стороны в сторону. Перехватив инициативу, Морган стиснул ладонь Ашеры так, что хрустнули костяшки ее пальцев. Та сжала зубы до скрипа.

Вездесущие камеры запечатлели момент маленького конфликта. Рекой полились теории и предположения его причин. Больджимары мгновенно сделали выводы, отметив сочувствие землян населению. Рейтинги гирру подскочили. Марсу симпатизировала эта ненависть. Она объединяла ребят с народом.

Под всеобщие аплодисменты гирру обменялись приветствием с остальными торментерами. На этот раз заминок не произошло. Знакомство закончилось.

Двуликий Янус замер. Замерли и трибуны. Всего через несколько мгновений сквозь неподвижность массивного золота начала пробиваться мелкая дрожь. Звеня, Двуликий Янус начал расти. Ненастоящий, неосязаемый металл отливал благородной желтизной. Он внушал невольный трепет своими гигантскими размерами, словно был сделан вовсе не из воздуха и пыли. Казалось, если монета сорвется с невидимого постамента и скользнет вниз, то задавит всех.

Рост прекратился, но дрожь осталась. Она с каждой секундой набирала свою силу, пока не переросла в отчаянную вибрацию. Толпа ахнула. Двуликий Янус взорвался, разлетевшись на тысячи мелких монет. Золото сыпалось вниз сплошным потоком, накрывая заполненный до отказа стадион. Публика пыталась ловить блестящие монеты, словно действительно надеялись ощутить твердый металл в ладонях.

Не успела последняя монета коснуться восторженных зрителей, как в руках Дин-Соя появилась длинная трость из черного дерева с серебряным набалдашником на конце. Сощурив один глаз, шоумен вскинул руку с тростью и подался вперед. Все его тело превратились в один большой указательный знак.

В бездонном голубом небе Марса возникли гигантские цифры. Начался обратный отсчет.

Десять, девять…Неумолимое движение к нулю заняло все внимание зрителей. Четыре, три, два… Одна секунда до ровно одиннадцати часов утра. Когда огромная цифра «одиннадцать» замерла, толпа взорвалась вновь.

— И да начнется гон! — напряженно отчеканил Дин-Сой, не меняя положения своего тела.

Конец длинной трости с серебряным набалдашником указывал на огромные ворота, открывающиеся под дальней трибуной. Натужно, со скрипом, они распахнулись, представляя всеобщему взору ржавую пустыню. За воротами, аккурат посреди пыльной проселочной дороги, стояли три небольших аэробайка. Под всеобщее завывание гирру сорвались с места. Для того, чтобы оторваться от торментеров, у них оставалось ровно пять часов.

Асфальт яростно дымился. Свежий, пахучий и все еще отчаянно горячий, он делал окружающее пространство еще жарче. Впереди раскинулась длинная дорога, пролегающая аккурат сквозь Плато Солнца. Уже двадцать лет кряду у властей ДИМ не доходили руки начать ремонт скоростной трассы, соединяющий два огромных мегаполиса — Арсию и Лоуэлл. Трасса давно потрескалась и покрылась огромными рытвинами, основательно мешающими продвижению транспорта.

Самуэль Ферт что-то усиленно отмечал в электронном блокноте. Сегодня к нему прислали группу студентов со строительного факультета Гекаты, и помимо контроля общего процесса ему приходилось приглядывать еще и за практикантами. Самуэль не любил, когда его отвлекают от работы. С тех пор, как восемь лет назад были окончательно запрещены искусственные интеллекты генеративного ряда, работать стало практически невозможно. Та интеллектуальная и физическая нагрузка, которую раньше несли на себе механизмы, свалилась на плечи человека, давно отвыкшего от упорной, требующей определенных навыков работы. Институты заполонили будущие инженеры, которые, порой, даже не совсем не понимали, чего именно от них хотят. В срочном порядке с Олимпа спустились спецы старой закалки, которые еще могли затормозить неизбежный упадок цивилизации. Начали коваться новые кадры, и Ферт, ведущий инженер Олимпийского института, давно отошедший от дел и почивавший на заслуженном отдыхе, вынужден был снова возобновить практику. Во всяком случае, мужчина считал, что это было меньшее из зол и уж гораздо лучшее, чем наблюдать, как стремительно катятся в тотальную разруху остатки материальных благ прошлой, доколониальной цивилизации. Искусственные интеллекты, нередко замыкающие от нахождения рядом с Тенями, а еще хуже, подвергшиеся влиянию сбежавшими особями, и при массовом призыве несли гораздо большее разрушение, чем неокрепшие, зеленые студенческие кадры.

Послышался свист энергохлыста. Взвыли бардулы. Огромные, мускулистые и наполненные адреналином, они лоснились от жирного, стекающего по толстой коже пота. Вселенные в человеческих генмодов сущности очень быстро трансформировали тела, приобретая свои изначальные, истинные черты. Бардулы походили на громадных людей-орангутанов, с длинными тяжелыми руками и огромными, словно горы, плечами. Управляемая гипертрофия мышц — очередное чудо генной инженерии, быстро давала продуктивный прирост массы тела.

Надсмотрщики всегда были на пределе внимания. Энергохлысты не оставались без дела, с завидным усердием щелкая над головами больших, но очень эффективных работников. Иногда щелчки не ограничивались профилактическим устрашением, и электрический ток проходил сквозь напряженные до предела мышцы громил. Под эти мерные завывания слышалась громкая музыка и веселый говор заводилы, ходившего между рядов и читавшего под бойкую музыку задорные, не лишенные непотребностей стихи. Он задавал ритм, когда работа переходила из тяжелой в очень тяжелую. Слаженность и природная склонность к улавливанию ритма дисциплинировала бардулов даже больше, чем всегда находящиеся на чеку надсмотрщики. Впереди целой орды очень ценной, не лишенной мыслительного потенциала рабочей силы всегда шли инженеры, координировавшие ее работу. Надо сказать, из всей этой пестрой, на первой взгляд разношерстной толпы они, по мнению многих, они были самым важным звеном. Однако, Самуэль Ферт с этим мнением согласен не был. Бардулы были дешевы, эффективны, а, главное, совсем неприхотливы. Они обходились ДИМ в сущие копейки, и тот, кто открыл пласт подпространства с их сущностями, заслуживал гораздо большей награды, чем получил на самом деле. К тому же, Тени, ставшие похожими на орангутанов в теле человека, абсолютно не фонили и не выводили технику из строя. Более того, помнили только последние несколько лет своей жизни. Это позволяло им запоминать нюансы собственной работы и со временем не хотеть гораздо большего от своего положения, как делали большинство пришлых поселенцев, имеющих на своем веку более длинную память. Их запросы ограничивались разве что желанием набить животы, пройтись по борделям, да иногда поставить пару-тройку ставок на задрипанных аренах. Про прожорливость бардулов, в прямом смысле этого слова, слагались легенды. Именно поэтому на еду у них уходил практически весь заработок, и денег на все остальное просто не оставалось. Тогда сильные, мускулистые мужчины-орангутаны начинали сношать друг друга в тесных казармах, что иногда вызывало эпидемию трудновыводимой инфекции и нередко приводило к взаимным травмам и переломам. Это сказывалось на работе. Однако, Самуэль считал это абсолютной мелочью перед неоспоримым преимуществом всего остального.