А я — помешанный на контроле.

— О, Эли, — надулась я. — Ты думаешь, я красивый?

Его лицо подергивается вызовом, когда я покачиваю пачкой раковых палочек за окном.

— Твое эго чувствует себя уязвленным, Тэтч? Хочешь, чтобы я поцеловал его получше для тебя?

Я поднимаю бровь, в моих голубых глазах мелькает короткое воспоминание, и по тому, как расширяются его темные зрачки, я понимаю, что он знает, о чем я думаю, даже не озвучивая этого.

На мгновение я позволяю себе открыть воспоминания в своем сознании. Я помню разбитого пятнадцатилетнего Алистера, который так напился после ссоры с отцом, что в первый и единственный раз заплакал на полу моей спальни.

Слабость — это не то, что я терплю от себя или от людей, которыми я себя окружаю. Я не обладаю знаниями о том, что делать, когда кто-то настолько пьян, что у него нет баррикад. Это была лишь его уязвимость и признание одной жестокой правды:

Что он предпочел бы умереть, чем существовать как запасные части для своего старшего брата.

Я был так зол на него за то, что он позволил своей семье сломать его таким образом. Мы не сломались. Неважно, как все было закручено или как мрачно, мы не сломались.

Тот поцелуй, который я прижал к его залитым слезами губам, был наполнен яростью, которую я не испытывал уже давно. Я хотел влить ее в его горло, как расплавленное серебро, пока она не заполнит все трещины, которые они создали в нем, хотела, чтобы он стал горьким, а не грустным или слабым.

И его изголодавшийся внутренний ребенок, мальчик в уголке его сознания, который, как и я, никогда не испытывал ни унции чувств, поглотил все это. Зубы и когти вырвали его из моего рта, заглатывая мою ярость, как кислород, и храня ее где-то в его теле.

Недоедающие сердца будут пировать на всем, что напоминает любовь. Даже холодный, неопытный первый поцелуй от мальчика, который ничего не знал о ласке и доброте. Он все равно принял его.

— Как бы мне ни хотелось поцеловать тебя, чтобы позлить твою маленькую игрушку, Алистер, я, пожалуй, откажусь. — Я выпускаю прямоугольник, наполненный никотином, и позволяю им развеваться на ветру, произнося краткую молитву в надежде, что их переедут. — И я уже говорил тебе, в моей машине не курят.

— Чувак, да ладно тебе!

— Ебаный придурок.

Я просто закатываю глаза, когда Алистер удаляется, прислонившись к заднему сиденью и скрестив руки перед грудью, как избалованный сопляк. Когда-нибудь они скажут мне спасибо, когда за них не будет дышать машина.

— Мы в двадцати минутах езды от объекта. К сожалению для меня, ты выживешь.

Нажимая на педаль газа, я смотрю на спидометр, зная, что чем быстрее я разгоняю машину, тем меньше времени у меня будет на то, чтобы выслушивать их жалобы.

— Осторожнее, Тэтчер. Я не уверен, что эта машина легальна в Штатах. Не хотелось бы портить твой безупречный водительский стаж, — пробурчал Рук с пассажирского сиденья.

Мои пальцы пробегают по рулю машины, прежде чем я тянусь вниз, чтобы переключить передачу. Aston Martin Victor — моя любимая машина из моей небольшой коллекции, один из последних подарков от дедушки, который почему-то всегда знал, что мне подарить. Он всегда был рядом, чтобы обеспечить меня всем необходимым.

К тому времени, когда моего отца арестовали и бросили в тюрьму, я уже настолько отгородился от остального мира, что редко с кем общался. Учителя жаловались, что я мешаю другим детям, а родители обнимали своих малышей чуть крепче, когда я был рядом.

Новость о том, что сделал мой отец, кем он был, распространилась по Пондероз Спрингс как лесной пожар, сжигая все остальные сплетни в течение следующих пяти лет. Все хотели говорить только о Генри Пирсоне, Мяснике из Спрингса.

Так что, возможно, после того, как мой дед увидел меня на заднем дворе, обдирающего ветки с жуков, он понял, что нужно делать. Избегать меня было бы только хуже, поэтому он принял то, во что меня превратил мой отец.

Он значительно облегчил мне мою любимую привычку, даже из могилы.

Я никогда не знаю всех подробностей. Он такой же скрытный, как и я, но каждые полгода по почте приходило несколько досье: разные имена, все мужчины, и все подозреваются в убийстве в том или ином качестве.

Идеальный подарок для парня, борющегося с желанием убивать. В семнадцать лет, когда я взял в руки клинок и покончил со своей первой жизнью, я перестал быть протеже своего отца и превратился в нечто гораздо худшее.

Кошмар хуже, чем Генри Пирсон мог себе представить.

— Сначала им придется поймать меня. — Я ухмыляюсь, крепче сжимаю руль и обгоняю две машины, движущиеся со скоростью улитки, плавно вплетаясь и выплетаясь из пробок на шоссе.