Вот девушка склонилась над телом, держит окоченевшую руку, что-то говорит… Это могла быть его собственная дочь, проливающая слёзы по отцу.

Здесь на камнях сидит эльф, которому лекари наскоро перетягивают истекающий кровью обрубок руки… Как этот несчастный теперь будет жить?! Отрубить бы руку тому, кто это сделал, чтобы он тоже прочувствовал! Если ещё жив…

Трупов много. Раненых и искалеченных тоже. Но ещё больше разбитых жизней тех, чьи близкие ещё вчера были живы и здоровы.

На фоне чудовищного пейзажа радость победы и гордое превосходство в глазах брата выглядели злой насмешкой, издевательством над теми, для кого теперь жизнь превратилась в страдание. Как?! Как можно радоваться, если вокруг…

И вдруг Турукано почему-то обернулся. Его брат давно ушел со своими воинами, рядом никого не должно было быть… Отец?..

Нолофинвэ не смог приблизиться к сыну. Он просто спешился и, судорожно сжав поводья, стоял, смотря на Финдекано, обнимающегося с кем-то в алом плаще, и слёзы бежали по сморщенному, словно от боли, лицу.

А потом он прошептал:

— Что же ты наделал, мой мальчик…

Пока не спрашивай

Многие дома портового города опустели, потому что в них стало некому жить. Из других жильцы бежали в страхе перед Нолдор. Даже те, кому некуда было бежать, предпочли уйти в лес и встать лагерем в нескольких милях от порта, надеясь на чью-нибудь помощь, или что чудовища вскоре уйдут сами.

Остались очень немногие.

Отлежавшись в чьём-то брошенном доме и поняв, что уже в состоянии говорить с отцом, Майтимо сдержанно поблагодарил Финдекано и его воинов за помощь, обещал скоро вернуться и обсудить дальнейшие планы. Феаноринг видел, от него ждут большего, чем просто «спасибо», но все мысли были заняты другим: он совсем ничего не знал о ходе сражения в самой Гавани, сведения, приносимые воинами Второго Дома были слишком противоречивы. Но и так ясно: потери убитыми и ранеными среди Нолдор Первого Дома очень велики. Надо как-то сообщить родным…

И как правильно выстроить разговор с отцом? Наверно, стоит сперва его молча выслушать. Дальше по обстоятельствам.

Но сначала необходимо увидеть Макалаурэ.

***

Отмытые от крови белоснежные корабли в форме лебедей возвышались над портом, и почти не было заметно, что борта и мачты местами изрублены, паруса сняты, а не подвязаны, как обычно. Всё это необходимо было ремонтировать, и те немногие везунчики, кого не достали стрелы, работали без отдыха.

Нолдор заметили подходящего Майтимо издалека и начали восторженно кричать его имя, восхваляя доблестного воителя. Это могло бы быть очень лестно, если бы не понимание, что отец вряд ли искренне порадуется повышенному вниманию не к себе.

Помахав здоровой рукой своим собратьям, Нельяфинвэ подошёл к ближайшему кораблю.

— Где Канафинвэ? — спросил старший Феаноринг, и все лица сразу изменились. Это было красноречивее любых слов.

***

— Нельо вернулся. Живой, — улыбнулся отцу Куруфинвэ-младший, отходя от окна каюты.

— Нельяфинвэ вернулся героем, — со сдержанной гордостью сказал Феанаро, зачем-то погасив пальцами одну из свечей, стоящих на столе. — Наши раны затянутся, но даже если нет, если окажутся смертельными, это всё проходящее. Но память о содеянном останется в веках. Только наши дела важны. Понимаешь, о чём я?

Куруфинвэ-младший не был уверен, что понимает.

— Мы соберём совет сейчас? — спросил он, решив говорить по существу.

— Да, — кивнул Феанаро. — Нет смысла ждать, когда соберёмся все.

«Можем и не собраться, — вдруг с ужасом подумал Куруфинвэ-младший, вспоминая, как стоял на окровавленной палубе, как его позвал воин с раной на голове, как отец увидел одного из своих сыновей… Он тогда подумал — мёртвым. Это было очень страшно… — Во что я втянул Тьелпе?»

***

Подойдя к двери, за которой лежал его тяжелораненый брат, Нельяфинвэ вдруг подумал, что надо снять перевязь, на которой висела левая рука: не стоит волновать Макалаурэ.

Дверь бесшумно открылась, Нельяфинвэ осторожно вошёл, почти уверенный, что брат спит, но это было не так. Зато прямо за столом, положив голову на руки, спала девушка-знахарка, а вторая что-то усердно смешивала в небольшой круглой чаше, окружив себя свечками.

— Майти, — еле слышно выдохнул Макалаурэ, чуть приоткрыв глаза, — не уходи.

— Как он? — задал вопрос бодрствующей знахарке Нельяфинвэ.

— Молчи, — не дал ей ответить еле живой менестрель, — сам скажу. Когда всё закончится, — он, закрыв глаза, поморщился, — когда Моргот будет сражён… Когда мы вернём… Дай воды, милая.

Знахарка отставила чашу с не готовым пока снадобьем и помогла Макалаурэ выпить несколько глотков.

— Майти, — снова морщась, прошептал Макалаурэ, — тогда мы оглянемся назад. И только тогда… Не раньше… Поймём, зря это всё было или нет, — менестрель снова замолчал, закрыв глаза. — А пока всё не закончилось… Не спрашивай, как я себя чувствую, ладно? Просто останься. И всё.

Нельяфинвэ опустил глаза. Брат выглядел ужасно, это было понятно даже в полумраке. А ещё… Как бы Макалаурэ ни просил, остаться нельзя.