Хотелось высказать, что сердцу, искалеченному тьмой, нужна нежность и понимание, что…

— Что ж, всем достаются разные дары от Эру, — осторожно взяв спицу с тонкой резьбой, словно это кинжал, медленно произнесла Туивьель, — кто-то рисует, а кому-то достаётся лучший мужчина. Надо хранить свой дар, а не коситься на чужой.

— То, что присвоено, даром не является, — зло сказала художница, вернув товар торговцу. — Глупые женщины быстро разочаровывают мужчин, так что, рано судить, кому и какие дары достанутся.

«Сколько ещё женщин думают так же? — с тревогой подумала химрингская леди, смотря вслед быстро уходящей художнице. — Вдруг эта завистница права? Вдруг в лагере на Ард-Гален есть те, кто хотят отнять у меня мою Легенду?»

— Я оружием не торгую, — видя, как держит спицу Туивьель, заговорщически произнёс гном. — Но мой племянник…

— Нет, благодарю, — вздохнула эльфийка.

— Прекрасная госпожа, — поклонился торговец, жестом подзывая возившихся с товаром помощников, — правда ли, что отряды разведки планируют идти на восток, в земли предков?

— Да, — ответил подошедший эльф с повязкой на правом глазу. — Планы строятся. По рассказам Мориквэнди нам известно, что земли за восточным хребтом заселены тварями Моргота, из-за которых эльфы сумрака в основном и переселились в Белерианд.

— Либо сгинули, как вы любите говорить, Калаквэнди, — с обидой сказала Туивьель. — Но теперь вы тоже поняли нас, перестав признавать власть Валар. Отец моего отца говорил, что нельзя доверять тому, кто непомерно могущественнее тебя самого, и приводил такой пример: нравятся тебе милые маленькие птахи, предположим, серые певуньи, и ты наблюдаешь за ними год, два, три, видишь, как на них нападают хищники, как змеи или более крупные птицы уничтожают гнёзда, понимаешь горе родителей, теряющих детей, и решаешь, что хочешь защитить голосистых пернатых. Но вместо того, чтобы очистить лес от хищников, либо научить полюбившихся птичек защищаться, ты расставляешь сети, ловишь певуний и тащишь в свой дом, закрывая все входы и выходы, чтоб не разлетелись глупые создания. Но представь, что будет, если такое жильё загорится, или в него проникнет хищник: несчастным птичкам не спастись. К тому же, хозяин однажды может не вернуться домой, и все его любимчики умрут от голода.

— Я слышал, Мориквэнди шли на запад, надеясь, что Валар всё же снова позовут в свои земли, озарённые благословенным светом, — с горечью и затаённой злобой произнёс одноглазый Нолдо. — Или что кто-то построит корабли. Но ваши воины оказались слабы, чтобы помочь Новэ Кирдану избавиться от осады, поэтому вы прятались по лесам, лишь изредка выходя из укрытий для охоты или рыбалки.

— Спасибо вам за нашу свободу, — улыбнулась Туивьель, инстинктивно погладив ставший заметным живот.

«Новэ Корабел, — подумала химрингская леди, — может быть, Линдиэль вернулась к отцу, поэтому не отвечает на письма, которые я отправляла в Оссирианд?»

— Хотим мы или нет, — воин взял у торговца шкатулку и стал смотреть, чем её можно наполнить, выбирая украшения и большие и совсем крошечные — детские, — на восток идти придётся. Мы должны знать, не собирается ли там армия. Пока мы осаждаем север, Моргот может ударить нам в тыл или с фланга. Этого нельзя допустить.

«Мы шли в Эндорэ, — вспомнила Туивьель слова Маэдроса, — и отец говорил, что это возвращение на Родину. Мы хотели однажды найти то самое озеро, где пробудились эльфы, некоторые думали, это мог быть Митрим, но я помню по рассказам, что на берегах Куивиэнэн всегда было тепло, а Туманное озеро холодное. Говорили, путь от родных земель был очень долог, и преодолели его только благодаря помощи Валар. Но мне нравится думать, что однажды эльфы смогут пройти той дорогой сами. Когда-нибудь моя военная крепость станет не нужна, и тогда… Может быть, даже не я, а те, кто придут после, найдут священное для нашего народа место в Арде».

— Кхазад пойдут на восток с вами, эльфы, — сказал торговец, жадно сверкая глазами, — отберём у чёрного гада наши богатства! Пусть засунет своих чудищ обратно в свои пещеры и поглубже! Хватит портить нам жизнь!

— Если бы Моргот с вами торговал, вы бы его врагом не считали, — недобро произнёс остановившийся рядом Синда с украшенным волчьим мехом плащом, висевшем на согнутой в локте руке.

— Если бы Моргот создавал что-то, заслуживающее продажи и покупки, — парировал гном, — он не был бы Морготом!

Эльфы переглянулись и с уважением кивнули торговцу: его аргумент, пожалуй, был неоспорим.

***

Поцелуй был долгим, но, увы, не бесконечным, и Туивьель захотелось плакать. Сдержать эмоции не удалось, лицо некрасиво сморщилось, горячая рука, пока без перчатки, провела по щекам, стирая слёзы.

«Не уезжай», — единственное, что хотелось сказать, только какой в этом смысл?

Прощальный стремительно холодеющий взгляд бесцветных глаз стал ранящим и страшным, соскользнул с Туивьель к северу, и Маэдрос замер, словно изваяние из стали, — высокий, величественный и пугающий до дрожи, а потом вскочил в седло и вместе с верными скрылся за городскими воротами.

Слёзы стало некому стереть с лица, Туивьель громко всхлипнула, как могла быстро побежала в крепость. Снова вспоминались слова печальной песни, произносить которые было страшно: вдруг сказанные вслух, они напророчат беду?

«Разлука — вот извечный враг девичьих грёз…»

Нет, это ненадолго. А после снова будет встреча и поцелуй.

И март, который может показаться нескончаемым.

Об уважении

— Нам нет смысла сидеть здесь просто так.

Слова воина заглушил ветер, внезапно завывший за пологом шатра. Дождь закончился, тучи разошлись, и небесное золото снова пролилось на зелёную равнину, однако теплее не стало.