– Я знаю, что ты задыхаешься, но… повернись назад! – со сбитым дыханием воскликнула теперь уже красно, а не розоволицая девушка.

Хильд повернулась в указанном направлении и ее глазам предстало самое потрясающее зрелище за её недолгое пребывание на этой земле. Небо будто бы прорывалось сквозь облака, стремясь показать себя во всей красе, в то время как поднималось безмерно яркое необъятное солнце, распространяя возле себя яркие розовые и желтые лучи. Можно было подумать, что это неуклюжий художник разлил свои краски, созданные из даров природы, так щедро наделившей его талантом.

Валькирия заметила, что немного впереди есть обрыв. Хильд сначала немного неуверенно двигалась в его сторону, а после побежала, расправив руки и позволив каждому дуновению ветра впитать в нее свое дыхание, жизнь и силу. Никогда не чувствуя такой свободы внутри себя, Хильд наконец поняла, зачем пришла в этот мир. Она здесь, чтобы быть свободной.

Она видела море, добравшись до края обрыва. Там. Внизу. В Асгарде ей не доводилось видеть моря, только реки или ручьи, выглядящие совсем жалко на фоне такого бескрайнего величия холодной соленой воды.

Мягкие волны аккуратно, будто кончиками пальцев обволакивали берег, распространяя вокруг себя спокойствие. Это и испытала юная девушка, смотря, как вода меняет цвет, принимая сначала ранние лучи и делая дорожку из желто-розовых линий для восходящего солнца.

– Ан, здесь можно спуститься? – Хильд повернула голову к стоящей позади подруге.

– Да, там, пойдем. – она так же, уже почти автоматически, но в этот раз гораздо нежнее, едва касаясь взяла в свои руки тонкие и уже переставшие быть такими бледными пальцы Хильд, аккуратно ведя ее все ниже и ниже, прямо к воде.

Ан была будто не здесь, а где-то глубоко внутри себя. Она перестала быть похожей на ту свою личность, которую показывала людям. В этот же момент Хильд была воодушевлена видом, который прямо сейчас открывался перед ней. Полукруг скал, сквозь которые проросли хвойные деревья, чьи иголки создавали зеленые покрывала для твердых обломков фьордов.

– Помнишь, я говорила о своей истории? – Ан говорила непривычно медленно, будто каждое слово причиняло ей боль. – Это место сначала было моим спасением, а потом стало самым страшным кошмаром.

– Если тебе больно, то можешь не говорить.

– Я молчала слишком долго и держала это в себе много лет. Я вообще понятия не имею, кто ты и откуда, и мне плевать. Никто, даже Аксель не знает всей правды. Теперь мне все равно, даже если узнает весь город. – девушка еле сдерживала плач, но это не обычные слезы, это истинные рыдания от безысходности и долгих страданий. – Но мне все еще тяжело решиться.

– Попробуй оставить хотя бы часть той боли, что у тебя есть, здесь. Я же вижу, что ты любишь это место. – Хильд не умела поддерживать, но искренне старалась помочь. В ней впервые зародилось настоящее сочувствие, а не полное равнодушие к другим, как дома – в Асгарде.

Анника молчала, думая о чем-то, но не решаясь озвучить свои мысли. Хильд тоже начала думать о том, что же могло случиться с такой маленькой девочкой, раз ей так больно от каждого воспоминания о прошлом.

– Ты знала, что это море ведет к холоду? – в голосе подруги, наложенном на шум волн и ветра, уже не было ничего, кроме усталости.

– Как это понимать? – спросила выгнув бровь валькирия.

– Эта вода соединяет наши берега с землей вечного холода, на которой никто не обитает. Там ничего не растет, только толстый слой снега покрывает то, что осталось от земли.

– И кто тебе об этом сказал?

– Воины, которые были у моего отца. Они искали новые земли, чтобы строить новые города. Нас становится слишком много.

– А что еще ты знаешь о море? – Хильд чувствовала, что Ан успокаивается, когда делится с ней чем-то.

– Оно является кладбищем для очень многих, живших здесь или в ближайших городах. Когда кто-то умирает, его тело отправляют в сторону горизонта, а потом в лодку стреляют огненными стрелами. – она ненадолго замолчала, после чего неуверенно продолжила:

– В детстве я часто убегала сюда, чтобы побыть одной. Я думала, что мертвые говорят со мной, потому что живые не хотели. Отец не говорил со мной, только если нужно было отругать или дать дела. Мама только меня понимала, но отец ее больше любил, чем меня, настолько, что не отпускал ее ни на шаг. А потом мама пропала. С рассвета начали искать, только не нашли нигде. Потом в сторону Гримсберга пошли, отец тогда схватил меня и не пускал на землю, боялся сильно.

– И что с ней случилось?