Шрифт:
Понятно, что колдунам с правого берега не были особенно нужны эти небольшие покои, но Эстос мог создать подобную неприступную границу где угодно — лишь бы хватило сил. Благодаря его умениям в любой колдовской дом мог войти человек с магическим оружием или подверженный заклятию, и ни золотая пыль, ни что-то другое не обнаружило бы его. Колдовские дома правого и левого берега вели борьбу многие столетия, но они были на равных, потому что магия оставляла след, колдуны чувствовали друг друга, понимали, когда перед ними находилось проклятое украшение, замечали чары, наложенные на слуг и домочадцев. Но Эстос мог сделать колдовство невидимым, не оставляющим никакого следа…
Вряд ли Дзоддиви понимал, как Эстос это делает. Он знал лишь то, что третий господин мог скрыть магию и, таким образом, сделать её в два, в десять раз опаснее! Разумеется, такой человек должен был умереть. Он нарушал тысячелетний баланс между колдовскими домами правого и левого берега.
— Тебя это пугает? — спросил Эстос.
Альда подняла на него глаза.
Она забылась! Совершенно забылась! Позволила Эстосу увидеть её тревогу и страх.
— Как и всё прочее колдовство, — ответила она. — Но это… Ты делаешь золотой порошок бесполезным, а колдунов — слепыми. Если они узнают, то будут напуганы. Ты можешь проникнуть в их дома, может быть, в их тайники, укрытые магией… Они захотят убить тебя!
— Я это знаю. Моя магия нарушает равновесие. Я не хотел этого, лишь пытался найти способ избавить от боли, а когда понял… Мы с отцом решили, что нужно хранить это в секрете как можно дольше, но, кажется, нам не удалось…
— Почему ты так думаешь? — насторожилась Альда.
— Меня пытались убить. И даже не раз.
Альда обняла его и прижалась лицом к его плечу, едва не задыхаясь от любви, и вины, и боли, раздиравшей ей душу.
— Эстос… — прошептала она. — Я не знаю… Я не знаю, что с этим делать, как помочь тебе… Я… я…
Она почувствовала, как подступает к груди рыдание и замолчала.
Как же тяжела эта ложь! Хуже могильного камня, какие кладут на могилы самоубийц, опасаясь, что сила их отчаяния поднимет их после смерти.
Эстос положил ладонь ей на затылок.
— Меня не так уж легко убить, — прошептал Эстос. — Ты ведь знаешь про второе сердце?
— Да, знаю, — ответила Альда, а внутри кричала: «Не говори мне! Не говори! Не доверяй ещё и эту тайну!»
Глава 12. Второе сердце
Эстос ничего больше не стал говорить про второе сердце и колдовство. Он ласково гладил Альду по голове, и это было так странно, что Альду прохватила дрожь. С тех пор, как ей исполнилось двенадцать, никто из близких уже не считал её ребёнком, которого можно было бы вот так гладить или утешать из-за мелочей. Она не была ещё убийцей, но готовилась встать на этот путь — а на нём никогда не будет утешения.
— Может быть, — тихо начала она, — тебя хотят убить из-за чего-то другого? У Соколиного дома множество врагов.
— Я слабый колдун, который большую часть месяца не может подняться с постели. Если кто-то и станет меня опасаться, то только из-за этого. Моя магия слаба, но она невидима… Другие дома, даже на нашем берегу, вряд ли смирятся с этим.
— Я буду защищать тебя, — твёрдо сказала Альда. — Я могу…
— Я не сомневаюсь, что можешь, Кейлинн, — Эстос прижал её к себе сильнее. — Но у меня достаточно охраны.
— Ещё один клинок не помешает.
— Послушай, — Эстос разжал объятия. — Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. И к тому же ты вошла в наш дом наложницей. Даже если бы я хотел, я не могу дать тебе лук и стрелы или меч…
— Достаточно кинжала, я сумею спрятать его даже в тех скудных одеяниях, что мне положены.
— Хорошо, — кивнул Эстос, целуя её. — Я ни в чём не могу тебе отказать, когда ты просишь или требуешь.
— Тогда я попрошу тебя ещё кое о чём, — подхватила Альда. — Раз ты считаешься достаточно здоровым, чтобы помогать отцу, то, быть может, ты достаточно здоров, чтобы выйти в сад? Ну, хорошо, не выйти… Пусть тебя вынесут в кресле. Или это опасно? Мне так жаль тебя. Ты сидишь, словно в тюрьме, в своих комнатах!
Два последних дня они провели в покоях третьего господина, и хотя такое времяпрепровождение Альда ни за что не назвала бы плохим или скучным, её не покидало ощущение, что они оба заперты в темнице.
— Хорошо, мы так и сделаем. Я прикажу обустроить всё в беседке. Сейчас пора цветения венечника, он распускается в сумерках… Под деревьями всё устлано им, точно лиловым ковром.
Эстоса во дворец его отца несли в паланкине — ведь бедняга был так слаб, что не мог пройти и десятка шагов. Правда, после того, как он выпил какое-то зелье, лицо его стало таким бледным, а на лбу выступили такие крупные капли пота, что Альде показалось, он и по-настоящему страдает от невыносимых болей.