И Эстос дал ей это: прикосновение, осторожное проникновение, наполнение…

Альда не чувствовала боли, то ли оттого, что была слишком, до предела, возбуждена, то ли оттого, что Льессумы вообще менее чувствительны, чем прочие. Но горячий, твёрдый член внутри себя Альда чувствовала. В первые мгновения она не поняла, было ли ей это приятно… Скорее необычно, завораживающе и очень внове. Эстос наполнял её и обладал ей, и от самого осознания этого возбуждение нарастало, и Альде казалось, что ничего более не существует, кроме него… Её самой больше нет и, наверное, не было никогда.

Она с трудом открыла глаза. Эстос нависал над ней, его лицо, обычно строгое и сдержанное, было так близко, и по нему было разлито чувство, для которого Альда не могла сейчас найти слов. Да, это было желание, вожделение, но всё же — нежное, трепетное… Он смотрел на Альду так, словно ему досталась звезда с неба.

Эстос начал замедляться и вскоре замер.

— Прошу тебя… — простонала Альда.

— Я очень близко, и если ты не хочешь ребёнка от меня…

— А ты самонадеян! — улыбнулась Альда, вжимая Эстоса в себя. — Я слышала, семя колдунов слабо…

— Да, это так, но, может быть, твоё лоно очень сильно… Ты не похожа на других.

Альда не боялась, что понесёт. Когда ей пришлось бежать из Карталя, тётка дала в дорогу мелкий порошок и велела пить каждый день полный лунный месяц. Альда знала, что это был за состав, его время от времени пили её двоюродные сёстры и тётки, а раньше мать. От него нападала несильная сонливость и еда начинала вызывать отвращение, как бывало с беременными, но после того лунные дни пропадали надолго. У некоторых едва ли не на год. Альда поняла, что тётка опасается, как бы их с Тервелом совместное путешествие не закончилось в постели, и хотела обезопасить сиротку-племянницу.

Высокие боги, Тервел! И она ещё думала раньше, что, может быть, он станет её возлюбленным и супругом…

Альде не хотелось выпускать Эстоса из себя, она подалась бёдрами вверх и вжалась в него сильнее, но он отклонился.

— Кейлинн… ты… — он задыхался от желания, от близости излития.

— Да, да, да, — зашептала Альда. — Я хочу тебя, всего, до конца!

Ей было нужно их единение больше, чем удовольствие, чем тепло, чем объятия и взгляды. Просто единение…

Альда задремала, а когда проснулась, то Эстоса не было рядом. Он сидел за столом и что-то писал. Иногда он останавливался, выпрямлялся и думал о чём-то, пощипывая губами кончик пера. Серебряный амулет перед ним гудел, источая силу…

Судя по темноте за окном, была глубокая ночь.

Альда подумала, что наибольшее восхищение Эстос вызывает у неё именно таким: погружённым в занятия, с напряжённым взглядом, ушедшим в себя, творящим какую-то неведомую магию.

Эстос, как будто почувствовав, что она проснулась, обернулся и поднялся из-за стола. Его движение было сильным, текучим… Эстосу определённо становилось лучше с каждым днём. Если в начале их знакомства в нём сохранялась какая-то болезненная неуверенность, почти хрупкость, то теперь она исчезла окончательно.

Как бы другие этого не заметили… Оказывается, даже в лучшие свои дни Эстос не выглядел совершенно здоровым, зато сейчас — он был как зверь, вырвавшийся на свободу из клетки, где хирел от тесноты и неподвижности.

Эстос сделал короткий взмах рукой, и амулет угас.

— Как ты? — спросил он у Альды, приближаясь.

— Что ты хочешь знать?

— Не пожалела ли ты теперь?

— Нет, — покачала она головой. — Ни на мгновение. Только почему-то хочу есть.

— Позови слуг.

Эстос подошёл ближе и коснулся кончиками пальцев её подбородок, обвёл губы, а потом начал целовать. Поцелуй был глубоким и спокойным, и Эстос прервал его первым:

— Не хочу, чтобы ты голодала…

Альда накинула на себя тонкое одеяние наложницы и позвонила в колокольчик. Она велела слугам, всегда ожидавшим снаружи, принести закусок и, когда уже хотела вернуться назад, как в спальню с глубоким поклоном вошёл Лигур.

— Через два дня будет поминовение матери первого господина. Утром соберутся все родственники и друзья дома, чтобы украсить её статую цветами и зажечь восемь благовоний. Первый господин пожелал, чтобы третий господин присутствовал… Вас тоже хотят там видеть, госпожа наложница.

— Я непременно там буду, чтобы отдать дань уважения покойной госпоже, но третий господин болен…

— Его отец знает, что за столько дней до новолуния третий господин пока ещё способен провести несколько часов на ногах. Он намеренно назначил церемонию на утренние часы. Он велел третьему господину быть. Его отсутствия на церемонии не потерпят.

Когда Лигур ушёл, Альда передала всё Эстосу, добавив от себя:

— Дело ведь не в церемонии, да? Твоему отцу нужно что-то от тебя?

— Нужно, — кивнул Эстос. — Я служу Соколиному дому. И хорошо, что от меня есть хоть какая-то польза…