— Олдин, — прошептала она, не смея просить.

— Ты можешь сделать это сама, когда захочешь, — сказал он, опуская руку. Его пальцы коснулись ее, и Шербера охнула и тут же сжала зубы, когда прикосновение повторилось. — Ты такая нежная, Шербера, такая нежная… Я все делаю правильно?

— Да, — выдохнула она, закрыв глаза и едва понимая, о чем он говорит. — Да. Все. Правильно.

— Скажи мне, когда ты будешь готова. — Он тяжело дышал, так же, как и она, и слова казались неправильными, смазанными, расплывчатыми, как и мир вокруг. — Сделай это, когда будешь готова.

Его пальцы гладили ее, порхали по ней, скользили по ней, и вскоре Шербера уже не сдерживала легких стонов, срывающихся с ее губ вопреки ее воле и желанию.

— Олдин…

Он приподнял ее, так легко, словно она вообще ничего не весила, и Шербера, забыв о смущении, снова его обхватила рукой и направила в себя, опустилась на него, чувствуя, как непривычно легко он скользит в ней и заполняет ее, растягивает…

Она опустилась до конца, и Олдин задохнулся от этого плавного движения и едва не уронил ее.

— Шерб, о богиня. — Его голос был еле слышным, глаза светились фиолетовым в полутьме. — Позволь мне привыкнуть, иначе я изольюсь прямо сейчас.

Она кивнула и замерла на нем, чувствуя, что передышка нужна и ей самой, и погладила руками его тяжело вздымающуюся грудь.

— Ты и в самом деле никогда не был с женщиной, Олдин, — сказала она тихо.

— Я бы не стал лгать той, которая видела мою мэрран, — ответил он.

Шербера чуть пошевелила бедрами, устраиваясь поудобнее, и ощущение было настолько сильным, что у нее перед глазами вспыхнула тьма.

— Шербера, — тут же пробормотал Олдин, сжимая ее руки.

— Да, Олдин.

— Я уже привык.

Она еще никогда не смеялась в постели с мужчиной.

Шербера на мгновение замерла, прислушиваясь к тому, что подсказывали ей древние инстинкты, которые пробуждала страсть и которые сами говорили телу, что ему делать. Ее бедра словно сами двинулись вперед и отступили назад, и Олдин сжал руками ее ягодицы, когда Шербера чуть наклонилась вперед и уперлась руками в его грудь, отыскивая тот самый ритм, который позволил бы им обоим идти к освобождению вместе.

Ее голова опустилась, волосы пламенной рекой закрыли лицо, его ладони ласкали ее грудь, и с каждым движением ее естество пульсировало и сжималось вокруг него, настойчиво приближая их обоих к краю.

И вот уже Шербера увидела, как за закрытыми веками пробуждается знакомый свет.

Почувствовала, как все сильнее и слаще становится боль внизу живота, как все туже скручивается внутри нее пружина, которая вот-вот распрямится и выбросит их обоих прямиком в небо.

— Сделай это, Шербера. — Голос Олдина срывался, побелевшие пальцы вцепились в шухир. — Приведи нас к краю. Дай нам освобождение, сделай это, прошу тебя, прошу тебя, Шербера, сделай это, сделай…

Но она все еще была слишком неопытна. Ей не хватало силы, чтобы увести за собой их обоих, но не успела Шербера сказать об этом, не успела даже охнуть — Олдин подхватил ее, подался вперед, ловя губами ее губы в глубоком и почти жестоком поцелуе, и несколькими сильными и резкими толчками отправил их обоих в слепящее золотистое сияние.

***

Шербера осторожно открыла дверь дома и шагнула через высокий порог.

— Фир.

Он обернулся; его темные глаза оглядели ее, замечая и припухшие губы, и спутанные волосы, и золотистое сияние глаз.

— Ты звал меня.

— Я хотел быть с тобой, — просто сказал он.

Она закрыла дверь и, подойдя к нему, встала рядом у огня, и осталась стоять, протягивая руки к теплу, когда Фир отошел прочь, чтобы расстелить на полу одеяло.

— Этот целитель рассказал тебе свою историю? — спросил он без злости. Просто спросил.

— Да, — сказала она, не оборачиваясь.

— Он и в самом деле был постельным юношей?

— Да, — сказала она снова. Помолчала, но все же сказала, потому что ей хотелось, чтобы он знал. — Он сказал мне, что сможет исцелить мои шрамы. Но только если позволишь ты.

— Если позволю? — спросил он, точно улавливая главное в ее словах.

— Твой зверь. — Шербера обернулась и увидела, что Фир смотрит на нее, не отрываясь. — Олдин сказал, он будет наравне со мной чувствовать эту боль. А мне будет очень больно…

Прежде чем он успел что-либо сказать, она подошла и положила руку ему на грудь, и почти тут же ощутила под кожей ласковое прикосновение невидимой лобастой головы.

— Я не стану просить тебя о таком, Фир, — сказала Шербера, пытаясь говорить так твердо, как только могла. — Шрамы — это не я. Тело — это не я. И ведь их…