Пока мы идем по узкому коридору, нас со всех сторон окружают свидетельства болезни. Атмосфера настолько удушающая, что я едва могу дышать. От звука кашля и вида носилок с телами больных меня начинает тошнить, но я стараюсь смотреть прямо перед собой.

— Слушай, Джорди. Извини, что нагрубил тебе в палате. Просто я...

— Дилан, — перебивает он меня. — Вот уж перед кем тебе не нужно извиняться и что-то объяснять, так это передо мной. Лады?

— Да. Я-я не знаю, что… — мысленно возвращаюсь к прошлой ночи. — Все произошло так быстро, хотя казалось, что время остановилось.

Брат выдыхает, готовясь произнести следующие слова:

— Тот водитель был пьян, Дилан. Он не включил фары, и в итоге машина врезалась в столб в квартале отсюда. Вы оба могли погибнуть.

Я смотрю на пыль, кружащуюся в воздухе, но перед глазами стоит лицо Эви.

— Я-я оттолкнул ее и… она… Она ударилась головой.

— Нет, Дилан. — Его лицо становится напряженным, и я отчетливо читаю во взгляде брата решимость. — Ты спас ее. Но…

— Но что?

Он резко останавливается и запускает руку в волосы.

— Слушай, — Джорди делает паузу и пялится себе под ноги, прежде чем встретиться со мной взглядом. — Прошлой ночью Эви получила сотрясение мозга и…

— Это еще, черт возьми, откуда?

— После падения она ударилась головой. Дилан, у нее было кровоизлияние в мозг, поэтому врачам пришлось провести срочную операцию, чтобы понизить внутричерепное давление.

Мое сердце едва не останавливается, пережить мне это помогают только слова — кровоизлияние, мозг и операция. Из-за появившегося головокружения я теряю равновесие и хватаюсь за Джорди, когда мы выходим из лифта. Выражение ужаса на его лице вызывает у меня приступ тошноты.

— Сейчас она без сознания, и я просто хочу, чтобы ты был готов к тому, что увидишь. Она сама на себя не похожа.

— Вот дерьмо. Похоже, меня сейчас вырвет. Мне нужен туалет, Джорди.

Он бросается со мной по коридору в ближайшую ванную. Как только за мной закрывается дверь, я падаю на колени и блюю в унитаз. По моему подбородку стекают капли рвоты, но у меня нет сил вытереть их. Плевать на это. Я полностью опустошен и, глядя на кровь, засохшую между пальцев, вижу перед собой сияющие глаза Эви за секунду до того, как толкнул ее на тротуар. Она выглядела такой счастливой. Я потираю пальцы, все еще ощущая на них теплую кровь, стекающую с ее головы. Желудок крутит от спазма, и я опускаю лицо к унитазу. Меня снова рвет. Не знаю, как долго я здесь нахожусь, когда Джорди стучит в дверь.

— Ты в порядке, Дилан?

Я хочу сказать ему, что это не имеет значения. Важнее всего состояние Эви. Она единственная, кто играет роль. И просто обязана быть в порядке. Потому что я не могу жить без нее. Даже не хочу пытаться это сделать.

— Я скоро выйду.

Отталкиваюсь от грязной плитки и добираюсь до раковины. Брызгаю в лицо холодной водой. На столике рядом с раковиной нахожу бумажные полотенца. Я беру одно и вытираю им рот. Когда открываю дверь, Джорди стоит, прислонившись к стене и сунув руки в карманы. Его глаза полны беспокойства.

— Ты в порядке?

Кивнуть — единственное, что я могу сделать. Что бы я ни ответил ему сейчас, все будет ложью.

Джорди отпускает меня, после того как я отмечаюсь у медсестры в отделении интенсивной терапии. Распрямив плечи, глубоко вдыхаю. Не совсем понимаю, почему я так делаю. Можно подумать, это поможет подготовиться к подлянке, которую мне решила подбросить жизнь.

Двойные стеклянные двери открываются, и у меня мгновенно подкашиваются ноги. Но подводят не они. Это делает мое сердце.

Эви.

Я не могу дышать.

Ощущение такое, будто кто-то вскрыл мою грудь и похитил лучшую часть меня. Малышка, показавшая мне, как жить и любить, теперь неподвижно лежит на кровати со сложенными на груди, словно в молитве, руками и бледными щеками. Ее голова обмотана бинтами, из-под которых выглядывает чернеющий синяк на левой скуле. К ее носу, рукам и рту ведут трубки. Меня оглушает слабый писк монитора. Тошнота возвращается с новой силой. Кажется, меня снова вырвет.

Я думал, что прекрасно знаю, что такое боль, но ошибся. Это — наихудшая из ее разновидностей. Эта боль невыносима, как будто все мои органы медленно и мучительно пронзает длинный клинок. Я должен лежать в этой постели, а не Эви. Она этого не заслуживает.

По моим щекам текут слезы, и я закрываю лицо руками. Кроме смерти родителей Эви и моего деда, я не помню ни одного случая, когда бы мне хотелось пролить слезу. Я не плакал ни после ухода моего отца, ни после смерти матери.

Но видеть, как Эви лежит на кровати, такая беспомощная, не похожая на ту, какой была... Из-за этого я задумываюсь о том, какой невероятно жестокой может быть жизнь. Девушка выглядит такой хрупкой, что при виде нее мое сердце разбивается на такое количество осколков, которые я не в силах сосчитать.