Оказавшись на лесной опушке, изба остановилась и замерла, вновь возвращаясь к своему привычному состоянию — глубокого сна.

— Чомор, — позвал Казимир. — Ты меня слышишь?

В ответ тишина.

Ведун настойчиво постучал костяшками пальцев по столбу-ноге, тихо проговорив:

— Опустись немного, лестница на болоте осталась, мне не залезть.

Раздался тягучий скрип, и изба медленно накренилась, позволяя человеку взобраться через дверцу в полу. Внутри царил непередаваемый словами кавардак. Полки попадали со стен, большая часть кадок и ступ были побиты, а заготовки грибов и трав сгорели дотла. Больше всего Казимир расстроился, увидев, что так полюбившаяся ему перина превратилась в пепел. Тем не менее в темноте можно было различить довольную улыбку, которая не сходила с губ ведуна. У них получилось! Стряхнув с кровати то, что осталось от перины и одеяла, он лёг на спину, закинув руки за голову.

— Завтра начнём думать, как снять с тебя чары, — бросил он в пустоту, вовсе не ожидая, услышать ответ. — Мне кажется нужно начать с имени. Нельзя без имени ни человеку, ни духу. Ведьмовские клятвы, да ещё и скреплённые кровью непросто разрушить, но мы и не станем этого делать. Тебе нужно освободиться… — ведун немного помолчал, осмысливая ещё не сформировавшуюся догадку. — Но без моего прямого вмешательства. Переродиться во что-то иное. Тогда старые кости, — Казимир постучал пальцем по дереву, — останутся лишь бренным телом того, кто уже не является собой прежним. — Немного погодя, ведун сонно проговорил: — Стоян — хорошее имя и тебе вполне подходит.

Изба не ответила, но Казимиру отчего-то показалось, что та очень внимательно прислушалась к последним словам, словно затаив дыхание, если бы, конечно, она могла дышать. Вскоре, ведун уже тихонько посапывал, свернувшись калачиком, обхватив колени руками. Он очень вымотался, но оно того стоило, и теперь мирно и спокойно спал. В наступившей тишине было слышно лишь как в печи вспыхнуло робкое пламя, пощёлкивая полешками, и скоро живительное тепло наполнило комнату. Оконные ставни тихонько и бережно прикрылись, будто боясь нарушить покой уставшего человека.

Казимиру снилась огромная пещера, хотя назвать подобное место пещерой, язык не поворачивался. Чёрный провал в земле казался настолько бездонным и мрачным, что он не мог вести никуда, кроме как на тот свет. Ведун ступал босыми, сбитыми в кровь ногами, то и дело шипя от боли — голые камни были горячими, словно их только вынули из костра. Стены и потолок покрывала гарь. Приглядевшись, ведун заметил на стенах незнакомые символы, выбитые прямо в скальной породе — три черты сходились в одну, внутри замкнутого круга. Что-то неотвратимо толкнуло его, протянуть руку и коснуться загадочного символа. Едва ладонь легла поверх рисунка, тот вспыхнул, зардевшись алым огнём. Линии ожили, придя в движение, они начали извиваться, напоминая клубок змей. Казимир от неожиданности отдёрнул руку, как вдруг почувствовал боль. Повернув к себе ладонь, он увидел свежий ожог, который очень быстро заживал. Мгновение-другое спустя, жжение ослабло и глазам предстал белёсый шрам — круг, внутри которого три линии сходились в одну точку в самом низу.

В отдалении, там, куда тянулся мрачный и бесконечный туннель, раздался утробный рёв. Казимир инстинктивно втянул голову в плечи. Лицо обдало жаром, а ноги непроизвольно подкосились. Он даже облокотился на стену, чтобы не упасть, — колени предательски тряслись, норовя уронить полнящееся страхом неизвестности тело. Рёв повторился, но на этот раз ведун уже ждал его, внимательно вслушиваясь. Голос был низким и приглушённым, словно существо, его издавшее, находилось за непроницаемой преградой. Казимир отчего-то не сомневался, что это живое существо. Он знал, что, порой, пещеры, болота и даже леса могут издавать весьма необычные звуки, но это… не походило ни на что на свете.

Он брёл впотьмах, боязливо втягивая шею, каждый раз, когда вновь звучал могучий и тяжёлый рёв. Трепеща, словно колосок на ветру, Казимир безвольно шагал вперёд, не зная куда и зачем. Ничто хорошее там ждать не могло. Зачем он тогда туда идёт? Дышать стало тяжело, воздух был наполнен дымом и обжигал лёгкие. Ведун то и дело заходился мучительным кашлем, от которого всё нутро выворачивало наружу. Стены пещеры стали почти не различимы от сажи и копоти. Смахнув пот со лба, Казимир уставился на свою руку — та была черна, как ночь. Когда начало казаться, что он вот-вот упадёт замертво, от уже ставшего нестерпимым жара и задымления, проход расширился.

Глаза слезились от едкой гари, и ведун уже давно перемещался наощупь. Подслеповато шаря ладонями, он вдруг нащупал идеально гладкую поверхность. Базальт отшлифованный так, что не найдёшь и мельчайшей щербинки, был тёплым и слегка вибрировал. Казимир понял, что пришёл. Поднявшись на ноги, он смахнул кулаками сажу с век и открыл глаза. Ведун стоял посреди колоссальных размеров зала, подёрнутого сумрачными тенями, пляшущими на стенах. Безупречно гладкая поверхность пола была усыпана отбрасывающими мириады сверкающих огней самоцветами, вычурными искусно отделанными мечами, секирами, молотами и копьями. Наполненные золотом и серебром сундуки ломились от богатств, кои горами, искрящегося в пламенных сполохах металла, поблёскивали во тьме. Прямо в каменные стены были вбиты держатели для факелов, которых здесь пылала не одна сотня! И всё-таки света недоставало… Посреди этого великолепия губительных сокровищ таилось что-то ещё.

Казимир пытался разглядеть спящее нечто, но голова безвольно опускалась, прижимая подбородок к груди, всякий раз, как он силился поднять взор. То, что спало в центре зала, даже сквозь дрёму вселяло ужас, заставляя тело непрошенного гостя содрогаться от животного страха, лишая рассудка и воли. Оно было чернее самой чёрной бездны и, казалось, вытягивало свет факелов, подчиняя себе даже непокорное пламя. Тот рёв, что слышался от самого входа в пещеру, оказался лишь дыханием богоподобного существа, властителя этого места. Ведун вдруг отчётливо понял, что должен бежать. Здесь нельзя находиться ни ему, ни кому бы то ни было из смертных! Прямо сейчас, не медля и мгновения, бежать! Прочь! Прочь, не оглядываясь!