– Кто-нибудь пил воду? – спросил он.

– Сначала пили, до того, как полез парень, – после некоторой заминки перевел Устыыр сказанное загалдевшими ооютами.

– И что?

– Сказали, что немного вздулись кишки, а потом духи живота ушли.

– Духи живота, – съязвил Сардан.

Были бы духи живыми существами, подумал он, оскорбились бы, наверное, что их называют такими газами.

Ашаяти нетерпеливо постучала пальцами по краю колодца и снова заглянула внутрь.

– Кто-нибудь болел с тех пор? – спросил Сардан. – Из тех, кто не пил воду.

– Много. Зубы стонут, говорят они, голова ломается. Один парень срезал палец, а у тойона вываливается язык.

Сардан посмотрел на старейшину в недоумении.

– Кто-нибудь умирал? – спросил музыкант после короткой паузы.

Устыыр прохрипел что-то неразборчивое и осуждающе посмотрел на музыканта.

– С лета, – уточнил Сардан.

Шаман долго слушал сбивчивый шепот толпы и, сжав до боли губы, косился куда-то одним глазом.

– Старик и парень, – наконец сказал Устыыр. – Но еще до возвращения в алаас, как будто. До зимы.

Ашаяти помахала над колодцем руками, проворчала что-то, выпрямилась и огляделась. Она вытащила из грязи камень, почистила его сперва ладонями, потом о штаны и снова согнулась над колодцем. Она подумала, что упавший в колодец камень должен вызвать сверкающую рябь на поверхности воды. По крайней мере, так удастся выяснить глубину ямы.

– Какие-нибудь ссоры? – продолжал допытываться Сардан. – Драки? Несчастная любовь? Смертельная обида?

– Жизни без драк не бывает, музыкант, – шаман притронулся ладонью ко лбу и поморщился. – Каких мыслей вам не хватает? Вы хотите говорить с иэзи словами?

– Просто ищу причину… – Сардан обернулся и увидел Ашаяти, занесшую над колодцем камень. – Не бросай! – вскричал он.

Девушка вздрогнула. Камень выскользнул из пальцев…

– Что? – раздраженно спросила Ашаяти.

Сардан взмахнул руками. Камень исчез в темноте колодца, и тотчас что-то в глубине заурчало, забулькало, загудело и заревело, наконец. Ашаяти втянула голову в плечи, посмотрела с удивлением на Сардана и виновато улыбнулась. В колодце загрохотало, земля вздыбилась волнами. Ашаяти едва успела отскочить и всё равно поскользнулась, плюхнулась в грязь. Каменная кладка колодца лопнула, как стекло. Изнутри рванула колоссальная черная масса! Гадкая, зловонная жижа выстрелила в воздух гейзером нечистот и, разделившись на множество щупалец, обрушилась громадным чудищем на крошечную деревню.

Перепуганные ооюты бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног, ломая заборы, цепляясь за где попало сваленные кучи хвороста и брошенные кадки с водой и молоком. Обезумевшие от ужаса каарзымы разломали ограды загонов и вяло и неспешно, как умели, потрусили прочь. Эти тяжеловесные волосатые парнокопытные не отличались особой скоростью, но в трусости могли дать фору любому.

Под вопли взбесившейся толпы, под шелест и чавканье истоптанной ногами грязи, под треск бьющихся ведер и хруст заборов черная жижа из колодца поднялась над деревней, раскинула ветвями свои конечности и стала похожа на извивающийся клубок змей. Каждый из отростков был жирнее пузатого человека, а вместе они с легкостью покрывали всю деревню – с загонами для скота на окраине, куда посыпались комья грязи и камни.

– Да ты дурная, что ли?! – заревел Сардан на Ашаяти и непонятно выругался.

Он обернулся было к ящику с музыкальными инструментами, но, когда протянул руку, – с неба рухнул сорванный с креплений колодезный ворот и разнес ящик со всем содержимым в щепки. Сардан схватился за голову и снова выдал Ашаяти пару уничижительных характеристик.

Чудище хлестануло конечностями по земле, подняло стену грязи, воды, мусора, сорвало ветки с деревьев, разбросало навоз из дымокура. Ашаяти поджала ноги, перекатилась через лужу, поползла задом наперед и принялась по ходу отступления швырять в шевелящийся клубок вонючей жижи палки, камни, да и просто комья земли – всё, что попадало под руки.

Земля вздрогнула от обрушившихся на нее отростков. Сардан поскользнулся и упал на одно колено, схватил висящий на шее свисток и, совершенно не думая о том, что делает, – свистнул. Ашаяти, краем глаза увидевшая это движение, в последнее мгновение зажала уши. Обтекаемый, плотный, как удар урагана, звук вырвался из крошечного свистка и не произвел никакого впечатления на чудище, в отличие от некоторых ооютов, к несчастью оказавшихся достаточно близко к музыканту. Они упали было на колени, схватились за животы, закатили глаза и рванули прочь быстрее остальных – а всё потому, что усмешка этого крошечного инструмента вызывала у неподготовленного организма приступ яростного поноса.

Шаман, очевидно невосприимчивый к звуку свистка, стиснул зубы, сдвинул брови, сорвал с пояса большой бубен и завертелся на месте, зазвенел медными погремушками на одежде, забормотал что-то неразборчивое низким, утробным голосом. Ударами напряженно согнутых пальцев заколотил по бубну.

Камлание привлекло внимание чудища. Оно медленно повернулось, как будто искало то, что привлекало его слух. Шаман забубнил громче прежнего. Чудище всплеснуло конечностями и грохнуло их разом по всей деревне. Одна из лап обрушилась возле Устыыра и отшвырнула шамана прочь вместе со слякотью придорожных луж. Вторая конечность, похожая на толстенный хобот, завалилась в ближайший к колодцу дом через разбитую крышу и застряла где-то там у камелька. Ашаяти подскочила и, убегая от метнувшейся к ней тучи навоза с разбитой кровли, скользнула в первую попавшуюся дверь.