Диомона была мудрее многих членов ковена. Гемункул даже возлагал на нее большие надежды — если, конечно, та не погибнет прежде, затеяв что-нибудь глупое.

— А почему совсем не подозрителен ты? — Она повернулась, зло поглядев на наставника. — Знаешь, возможно, он обманывает нас. Все это может быть частью запутанных козней врагов.

— Каких именно врагов? У нас их так много. — Он снова отмахнулся от ответа. — Он тянет время, но не лжет.

Но, еще не договорив, Гексахир задумался, правда это или лишь предположение. Он решил испытать теорию.

— Если хочешь, сходи и спроси у него сама.

Диомона замялась. Маска Гексахира скривилась в хитром оскале, когда он схватил ее за затылок и не слишком мягко подтолкнул к двери.

— На самом деле я настаиваю.

Олеандр слушал звуки празднества. Очередной успешный налет. Он в одиночестве сидел на платформе, возвышавшейся над орудийной палубой правого борта. Сквозь вакуумоустойчивое смотровое окно сверху сочился свет звезд. По открытым коридорам внизу слонялись компании друкари, упивавшихся победами. Как знать, для этих кабалов это мог быть самый успешный рейд в жизни.

Олеандр поглядел на покрытый перьями аметистовый шлем в руках. Тот принадлежал Херику Стимфалу. Брату из Третьего. Херик всегда был странным, и после Терры все стало только хуже. Он провел всю осаду, пытаясь превратить смертных пленников в птицевидных созданий — по причинам, которые не счел нужным объяснить. Наверное, он просто любил птиц.

А теперь он был мертв, как и Чорт. Олеандр хотел бы попросить прощения, но не находил слов. Он не слишком хорошо знал Херика, хотя и разделял с ним генетическое наследие. Когда Кох покинул Консорциум, Херик отправился наблюдать за одним из меньших укрытий Фабия в обмен на возможность сколько угодно играть со своими питомцами.

Внизу началась дуэль. Олеандр наблюдал, как два воина обходят друг друга с ножами в руках, а вокруг собираются еще друкари, выкрикивая насмешки. Это происходило не в первый раз. Когда бандиты бросились в схватку, Кох отвернулся. Рано или поздно приедается даже зрелище выпускающих друг другу кишки альдари.

В другой части нижней палубы вдоль перевозных платформ образовались стихийные рынки, и надзиратели уводили ряды рабов на верхние посадочные палубы. Не все торговцы плотью являлись друкари. Сейчас на корабле Пешига присутствовали рабовладельцы из сразу нескольких видов: зиго, сслит и тареллиан.

Низшие ксеносы часто собирались вокруг альдари после их небольших налетов, желая заполучить хоть часть добычи перед возвращением хищников в Темный город. Олеандр наблюдал, как неуклюжий тареллианский псоглавец торгуется, шипя, с длинноруким вассалианским охотником. Рядом донаратский блиц-боец осыпал гортанными проклятиями двух друкари и угомонился, лишь когда ему щедро плеснули вина.

— Ты собираешься сбежать, не так ли?

Он обернулся. Гемункул по имени Диомона стояла от него на безопасном расстоянии, склонив голову так, будто наблюдала за причудливым экзотическим зверем. С ее точки зрения все явно так и было.

— И куда же я подамся?

Диомона поглядела вниз.

— Возможно, курс тареллианского грузовоза оказался бы тебе по пути. Или ты бы пробрался на вассалианскую «невольницу».

— Если бы и собирался, тебе бы точно не сказал.

— А ты весьма груб для раба.

— Я не раб.

— Тогда почему носишь рабские клейма? — укорила его гемункул. — Я удивлена, что ты позволил Гексахиру их нанести. В Комморре об упорстве твоего конкретного подвида ходят легенды. Слышала, что поэтому вы так прекрасно подходите для арен. — Она шагнула вперед. Искусственные глаза щелкнули, фокусируясь.

Олеандр проследил за ее взглядом. Диомона оказалась достаточно близко, чтобы он ощутил запах протезов и горьких духов. Достаточно близко, чтобы прочесть микровыражения лица и понять, что гемункул врет.

— Ты такой занимательный субъект, — прошептала она. — Я бы многое отдала, чтобы вскрыть эти сросшиеся ребра и осмотреть сердца. — Диомона помолчала. — Другие говорят, что ты был своего рода врачевателем, это правда?

— Я предпочитаю думать о себе как о художнике.

— Ах, так ты из этих, — рассмеялась Диомона.

— Значит, ты не творишь искусство?

— Мы, Тринадцать Шрамов, оставляем искусство низшим ковенам вроде Сглаза, — фыркнула гемункул. — Нас же интересует создание новых форм жизни или изменение существующих так, чтобы они лучше отвечали своему предназначению. Я лично создала более тридцати новых видов одомашненного скота.

— А что насчет Гексахира?

— Практичность никогда не была сильной стороной главы синода, а теории его скорее… непостижимы. — Она снова усмехнулась. — Среди моих собратьев ходят слухи, что и он когда-то был просто художником.