Об этом Саруман приказал себе не думать.

Мало-помалу дождь иссяк. Мир посветлел, лес расступился, и перед отрядом открылись широкие вольные просторы Андуина. Увы! Разведчики, высланные вперёд, к броду, вернулись с какими-то явно не радостными новостями, ибо, выслушав их, Каграт помрачнел челом. В груди Сарумана родилось неясное беспокойство: что произошло, не почуяли ли орки близкое присутствие эльфов? Впрочем, когда отряд спустился к Каменному Мосту, причины недовольства главаря стали понятны: взорам людей и орков открылась не спокойная, с достоинством несущая прозрачные воды гладь реки, а бурный, неистовый, яростно ревущий поток, безжалостно сметающий и увлекающий за собой все, что только попадалось ему на пути.

Андуин вздулся от дождей, прошедших в верховьях. Там, где раньше находился широкий каменистый перекат глубиной не более фута, теперь можно было погрузиться в пучину по пояс; река яростно кипела и бурлила, будто горячая похлебка в огромном котле, на поверхности крутились мутные водовороты, несли в себе плотики палого тростника, обрывки водорослей и какой-то мелкий речной сор. Соваться сейчас в воду, под уверенный и мощный напор течения было немыслимо, и Каграт сквозь зубы отдал приказ располагаться на ночлег: следовало подождать хотя бы до утра, чтобы река успокоилась и уровень воды в ней опустился. Саруман внутренне ликовал: впереди была ночь, целая ночь, которую отряду предстояло провести на узкой полоске берега между рекой и лесом! Вот почему эльфы не показывались: они знали, что сегодня орки не сумеют перейти через Андуин, и теперь наверняка ждали подходящего момента для нападения…

Атака могла начаться в любую секунду.

Но пока все было спокойно, и дозорные, разосланные Кагратом туда и сюда, никаких тревожных сигналов не подавали. Впрочем, эльфы — известные мастера «тихой войны» и, конечно, всегда сумеют снять орочьи посты ловко и неприметно. Саруман старался сохранять хладнокровие и ничем не выдавать охватившего его волнения; он бродил по лагерю, осматривая подопечных, раздавая мази и снадобья и даже стараясь при этом не слишком часто вздрагивать и украдкой оглядываться по сторонам. Впрочем, вскоре выяснилось, что волшебник был не единственным, кому мысли об эльфах не давали покоя.

Кто-то негромко окликнул его из темноты:

— Шарки! Так ты… ты и в самом деле думаешь, что лесной народ… эльфы… что они могут освободить нас… в ближайшее время? — это был Эорлим, глаза его тревожно поблескивали, и приглушенный голос звучал прерывисто и напряжённо. — Ты действительно веришь, что они могут прийти нам на помощь?

— Почему нет? Свободные народы должны помогать друг другу, — уклончиво ответил Саруман: этот разговор, казалось ему, был заведен совершенно не к месту. Но Эорлим не унимался:

— И они… они… — его рука метнулась к горлу и судорожно сжала обод ненавистного ошейника, — они действительно могут снять с нас… эти штуки?

— Эльфам многое подвластно, — сухо откликнулся Саруман: Эорлим своим назойливым любопытством раздражал его безмерно, хотя он всего-навсего произнес вслух вопрос, который сам Саруман задавал себе беспрестанно.

Быстро смеркалось. Костры было велено не разжигать — вероятно, орки не желали обнаруживать свое присутствие, — поэтому на ужин пришлось обойтись сухим пайком и холодной водой. Облака так и не разошлись, небо было серым и хмурым, и Каграт изрыгнул короткое распоряжение — и, натащив из леса жердей и елового лапника, орки на скорую руку соорудили на берегу реки несколько шалашей, в которые и загнали утомленных пленников. Саруман взобрался на свою повозку, устроился там между тюков с шерстью и козьими шкурами, укутался в овчину, уже зная, что не сомкнет глаз ни на минуту — нервы его были натянуты как струна…

Над лагерем плотно и душно сомкнулась ночь. Похрапывали и постанывали во сне усталые люди, уныло перекликались часовые, похрустывал палый тростник под ногами караульных, негромко всплескивала вода в реке. Где-то в лесу прокричал филин — раз, и другой… Что это — просто голос случайной лесной птицы? Или эльфы подают друг другу сигнал перед нападением? Волшебник лежал, внутренне собравшись, весь превратившись в слух, готовый вскочить в любой момент…

Ничего не происходило — минуту, другую, третью… Тишина. Ночь. Мрак. Неужели Саруман просчитался? Гарх все-таки не долетел до Лориэна, рана его оказалась слишком тяжелой? Или долетел — но поздно, и Келеборн не успел собрать отряд к намеченному сроку? Может быть, Эотар был прав — эльфы не придут? Или они явятся позже — к утру?

Саруман не знал, что и подумать. Его бросало то в жар, то в холод, он метался из крайности в крайность, в его смятенной душе то возгоралась надежда, то разверзалась черная стылая бездна уныния… Это было невыносимо, мучительно и больно, как затянувшаяся пытка. Это было…

Он отчаивался зря. Все произошло совершенно внезапно.

— О-о! Эльфы! Эльфы!!! Сюда… Сюда, скорее!!! Повсюду, они повсюду! О-о… — воющий, пронзительный, душераздирающий вопль неожиданно разорвал тишину и сонное оцепенение, висевшее над лагерем, и тут же захлебнулся, перешел в хриплое невнятное бульканье и резко умолк — точно кричавшему внезапно заткнули глотку… или перерезали горло?

Шарки замер. Сердце его ухнуло в желудок. Кричали где-то на западном краю лагеря, ближайшем к лесу.

Вот оно! Ну, наконец-то! Эльфы все-таки появились…

Путаясь в полах балахона, Саруман вскочил; впрочем, не он один. Этот дикий, поистине ужасающий вопль, поднявший тревогу так яро и неожиданно, произвел в лагере настоящий переполох: орки, которым от неприятной близости Лориэна тоже весь вечер было не по себе, повскакивали на ноги в мгновение ока. Затопали по песку чьи-то сапоги, испуганно заржали мулы, откуда-то из темноты вынырнул взъерошенный Каграт. Да, вожак подозревал вероятность нападения — но даже он не был готов к столь не чаянной, вероломной, отдающей чародейством атаке: судя по крикам, каким-то глухим рыданиям и доносящейся из темноты невнятной возне, эльфы оказались не в лесу, не за пределами лагеря, даже не на рубежах — уже в самом центре!