А что, если призраком после смерти становится любая женщина, которая носит это кольцо? Или хотя бы та, которая выбирает любовь и смерть? Такая вот расплата за короткое, но большое счастье — почему бы и нет? Если подумать, много ли таких, которые предпочтут несколько мгновений любви долгой жизни? Присцилла сказала деду, что в их семье это кольцо всегда переходило от самой старой женщины к маленькой девочке…

Когда-то оно было у монахинь, сказала Присцилла. А потом, когда монастыри закрыли, старая монахиня, жившая неподалеку от Рэтби, отдала кольцо женщине из деревни. Та самая монахиня, к которой попала Маргарет, заблудившись во время королевской охоты.

Впрочем, это все было не так уж и важно. Гораздо хуже другое. Призрак Присциллы обещал Крису рассказать о том, как ей можно помочь. Известно как — уничтожить кольцо. Что-то у этих призраков не так с информацией. Либо они не знают, что его уничтожить нельзя, либо…

Люси пробормотала что-то во сне, перевернулась на другой бок и сбила Питера с мысли. Так и не вспомнив, о чем думал, Питер внезапно понял одну крайне неприятную вещь. Возможно, он и раньше размышлял об этом, но сформулировал только сейчас, после разговора с Люси.

Да, кольцо уничтожить невозможно. Но когда Света с Тони сделали такую попытку, произошло нечто. Затронувшее, похоже, все человечество. Судя по всему, крайне неприятное нечто. И как знать, что еще может случиться, если Крис, когда подрастет, узнает от матери, что нужно сделать. Он не сомневался, что это рано или поздно произойдет. Даже если Кевин больше никогда не привезет сына в его родной дом. Все равно Крис вырастет и вернется. Сможет ли Лора сохранить тайну? А Джереми? Действительно ли он такой надежный страж — или Тони не зря сомневался в нем?

А ведь было кое-что еще. О чем он почти забыл из-за того, что произошло с мальчиком.

Черное кольцо, найденное во Франции. Питер не сомневался, что оно такое же, как и остальные два. А значит, тоже опасное.

Мысли начали путаться. Он проваливался в рваный лихорадочный сон, в котором снова видел глаза дракона прямо перед собой, снова превращался в живое пламя… творящее, созидающее пламя…

Питер проснулся словно от толчка. В комнате было темно и прохладно. Он подумал, что Люси опять утащила на себя одеяло, протянул руку и понял, что жены рядом нет. Часы в телефоне показывали начало шестого.

Это было уже не дежавю. Такое было на самом деле — и не так уж давно. В июне, когда они ездили в Париж. Когда целую неделю отчаянно надеялись, что лечение помогло, что у них будет ребенок. Утром Люси собиралась сделать тест, но…

Он невольно прислушался, как будто мог услышать ее плач из ванной.

Глупости. Она просто пошла в туалет. Или на кухню выпить воды.

Питер встал и вышел в коридор. Из-под двери ванной пробивалась полоска света. Его охватил мгновенный озноб, волосы на руках встали дыбом.

Дверь была не закрыта. Люси сидела на коврике, прислонившись спиной к ванне, уткнувшись лбом в колени. Питер почувствовал, что озноб превратился почти в судороги.

— Люс?.. — прошептал он, чувствуя, как горло перехватывает спазм.

Люси подняла голову и посмотрела на него абсолютно сумасшедшим взглядом. Медленно встала, сжимая что-то в кулаке, подошла вплотную и вложила ему в ладонь. Потом слегка вонзила ногти справа под ребра и сказала:

— Если спросишь, как, сожру твою печень. Не знаю — как!

Он раскрыл ладонь, в которой лежала узкая полоска картона.

А на ней — две тонкие розовые черточки…

Черт бы побрал мою пунктуальность. Даже не пунктуальность, а привычку приходить раньше времени — а вдруг где-то задержусь по дороге? А потом сижу и жду.

Мне досталось кресло. А напротив, на двух диванчиках, три парочки. Молоденькие, трогательные, как щенята. Держатся за ручки, щебечут. Сверкают новенькими, еще не успевшими потускнеть колечками. И я — старая грымза. Одна. Жду своей очереди на узи.

Я закрыла глаза, откинулась на спинку кресла, положила руку на живот. Легкое-легкое движение в ответ — как рыбка в воде. Мэгги впервые шевельнулась в шестнадцать недель — рано. Именно поэтому я и оказалась сейчас здесь, на неделю раньше планового срока. С врачом мне, вроде бы повезло, относилась она ко мне более чем внимательно. Но, с другой стороны, постоянно перестраховывалась и пугала этим меня.

Я сразу решила, что назову дочку Маргаритой, но обращалась и думала о ней именно так — Мэгги. Хотя и говорила себе, что надо бы уже как-то привыкнуть к имени, более подходящему для окружающей действительности. Но «Рита» почему-то не выговаривалось.