Она молилась, ворочалась и терзалась еще какое-то время, потом уснула.

Наутро ей было стыдно и противно смотреть мужу в глаза, а он вел себя как ни в чем не бывало. После завтрака, сославшись на жару и недомогание, Элизабет ушла к себе и почти весь день просидела в кресле, читая книжку. Правда, сюжет ускользал от ее разума, потому что мысли все время уносились в темную хижину, а перед глазами неотрывно стоял великолепный в своей наготе Самсон.

Вечером Джеймс явился к ней в спальню, но соитие, как обычно, вышло сухим и безрадостным.

— Вчера ты была как-то поживее, — проворчал Джеймс, завязывая пояс халата.

— А ты вел себя как свинья, — отрезала Элизабет.

Муж сально ухмыльнулся.

— Но признайся, тебе ведь понравилось представление.

— Ни капельки, — фыркнула она.

— Лживая сучка!

— Иди к черту!

Жара не спадала, и как Элизабет ни соскучилась по Мэйбл, все никак не могла выбраться ее навестить. Правда, дело было не только в удушающем зное. После той приснопамятной ночи Элизабет не знала, как смотреть Самсону в глаза.

Похоть, безумие, грешные помыслы, охватившие ее тогда — она была в ужасе от самой себя. Да и Джеймс, кажется, приревновал. Хотя сам же и затеял этот балаган, идиот! Но в любом случае, при нем лучше Самсона лишний раз не упоминать. Элизабет не забыла ту оплеуху, от которой потом еще долго болела щека.

Между тем на полях созрел хлопок, и для рабов наступила горячая пора. Каждое утро с восходом солнца их выгоняли на работу, и лишь к ночи они возвращались назад.

Как-то, поужинав, семейство сидело на террасе, наслаждаясь вечерней прохладой. Элизабет бездумно качалась в кресле, любуясь на догорающий закат, как вдруг тишину прорезал свист кнута и болезненный вскрик.

Сердце учащенно забилось.

— Что это? — спросила Элизабет.

Свекровь даже не удостоила ее взглядом, а Джеймс лениво выпустил изо рта сигарный дым.

— Хлопок взвешивают, — сказал он.

За первым ударом последовал второй, третий, заставляя Элизабет содрогаться так, будто секли ее.

— Взвешивают хлопок?

— Каждый ниггер должен собрать за день двести фунтов, — снисходительно пояснил Джеймс. — За каждый недостающий фунт — одна плеть.

Элизабет набрала воздуха в грудь, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но прикусила язык. Какой смысл что-то говорить, ведь это все равно ничего не изменит? Наоборот, Джеймс может разозлиться и выкинуть какой-нибудь фортель. Она сдержанно хмыкнула и снова уставилась на багряные облака. От чувства собственной никчемности хотелось рыдать.

Следующий день принес долгожданную прохладу, и Элизабет твердо решила, что сегодня непременно навестит Мэйбл. Джеймсу она не будет ничего говорить. Дождется, пока он уедет осматривать поля, и сама велит Самсону седлать лошадей.

«Самсон… — Она со вздохом закрыла глаза. — Что ж, с этим я как-нибудь разберусь. Сделаю вид, будто ничего не произошло. Я же не виновата, что мой муж такой дурак. А мои… хм… фантазии просто буду держать при себе».

После завтрака, как она и наделась, Джеймс решил воспользоваться тем, что палящее солнце скрылось за облаками.

— Съезжу в Мейкон. — Он чмокнул мамашу и направился к двери.

— Езжай, дорогой, — проворковала свекровь. — А я прилягу, что-то разболелась голова.

Превосходно! Все складывается как нельзя лучше! Выждав для верности полчаса, Элизабет подозвала Розу, протирающую каминные безделушки.

— Сбегай в конюшню и передай Самсону, чтобы седлал лошадей, — велела она. — Я поеду к миссис Паркер.

Рабыня ушла, а Элизабет кликнула Анну, чтобы та помогла ей одеться для верховой езды. Не прошло и часа, как она, перебросив через руку шлейф амазонки, спустилась во двор.

Самсон уже поджидал ее с лошадьми. При виде его статной фигуры Элизабет покраснела. Скрывая смущение, она подошла к Снежинке и погладила ее по бархатистому носу.

Лошадь всхрапнула и, раздувая ноздри, принюхалась к ее руке. Самсон подошел поближе. Элизабет не видела этого, но ощущала спиной. Ее словно окутало чем-то теплым, обволакивающим, приятным. Чем-то, от чего подгибались колени, и хотелось растечься лужицей по земле.

Она стояла, в растерянности поглаживая кобылу, и все не отваживалась посмотреть назад. Самсон молчал: рабам нельзя первыми заговаривать с хозяевами, но она слышала его размеренное дыхание. Неловкость нарастала.

«Возьми уже, наконец, себя в руки!» — приказала себе Элизабет. Она оглянулась и с натужной улыбкой спросила:

— Ну что, ты готов?

— Да, мэм. Все готово, можно выезжать. Помочь вам взобраться на лошадь?

Элизабет смогла лишь кивнуть, чувствуя, как запылало лицо. Наверняка, стало пунцовым как помидор. Везет же чернокожим, они не краснеют. А если и краснеют, то этого не заметно.

Большие сильные руки обхватили ее за талию. Сердце затрепетало, а косточки корсета так впились в грудь, что стало трудно дышать. Оказавшись в седле, Элизабет судорожно схватилась за переднюю луку, ощущая, как под перчатками вспотели ладони.