Желание быть с Шоном переполняло ее. Он ее любовь и ее жизнь. Она должна сказать ему, доказать, что он для нее значит. Эмерелд взяла лампу и повернула ручку двери, ведущей в его комнату. Дверь тихо открылась, Эмерелд шагнула в комнату и трепеща двинулась к кровати.

Увидев приближающийся свет, Шон привстал на локте:

— Эмерелд?

Ей от всего сердца хотелось произнести его имя, но голос опять отказал ей. Она подошла к кровати, и Шон увидел, что ее руки, держащие лампу, дрожат, а глаза ослепли от слез. Он сел и взял у нее лампу.

— Что такое? Что случилось? — настойчиво спрашивал граф.

Ее ноги ослабели, и она упала на постель.

Шон быстро спрятал левую руку под одеяло и потянулся к ней правой. Его защитный жест доконал ее. Сдерживающая плотина рухнула, и Эмерелд зарыдала.

Пальцы Шона коснулись ее волос, он прижал ее голову к своей груди.

— Ну тихо, тихо. — Его губы нежно прикоснулись к ее лбу. — Что бы ни случилось, я это исправлю, — промурлыкал он. Но от его слов стало только хуже. Шон еще покачал ее немного, потом его губы прикоснулись к ее уху. — Расскажи мне все, любовь моя.

Эмерелд подняла голову и тяжело глотнула.

— Джонни рассказал мне, что они с тобой сделали.

Глава 19

Глаза Шона потемнели и сверкнули от гнева.

— Черт бы его побрал, Джон не должен был ничего говорить тебе! — прогремел он.

— Шон, я так люблю тебя, что не могу вынести этого… Не могу вынести. — Эмерелд раскачивалась взад-вперед, горюя совершенно по-ирландски.

Шон заскрипел зубами от раздражения:

— А когда ты плачешь, я не могу этого вынести!

Он приподнял ее подбородок и заглянул в лицо. Она выглядела неправдоподобно юной. В белоснежной шелковой ночной рубашке Эмерелд казалась невинной, чистой и незапятнанной. Но она не останется такой, если он встанет на путь мести.

— Не проливай обо мне слез, Эмерелд, я этого не стою.

Она улыбнулась дрожащими губами:

— У тебя есть темная сторона. Позволь мне любить тебя. — Ей так хотелось очистить его от той жестокости, что ему пришлось пережить.

— Это не просто темная сторона, Эмерелд. Она черна, ее не спасти. Уходи от меня, пока еще не слишком поздно.

Вместо ответа она протянула руку под одеяло и дотронулась до его пальцев.

— Нет! — Шон отпрянул, будто его прижгли раскаленным железом.

— Шон, я люблю тебя. Я люблю тебя всего. Твоя рука — часть тебя, пожалуйста, не прячь ее от меня.

— Ладно, черт тебя дери, смотри на этого уродца! — Он выдернул руку из-под простынь, и показался покрытый рубцами обрубок большого пальца. Его темные глаза пристально вглядывались в ее лицо, пытаясь увидеть реакцию. Ему казалось, что молодая женщина скрывает свое отвращение. Но все изменится, если он прикоснется к ней. Ему бы не хотелось увидеть, как она шарахнется от него.

Его глаза расширились, когда Эмерелд потянулась и взяла его руку в свою. Она поднесла ее к щеке ласковым движением, а потом осыпала обрубок десятком легких поцелуев. Ее глаза наполнились слезами, и влага оросила его изуродованный палец.

Шон простонал, словно принимая решение вопреки своим благим намерениям.

— Иди сюда. Иди ко мне. — Он откинул одеяло, и Эмерелд легла рядом с ним. Он нежно обнял ее и прижал дрожащее мягкое тело к своему крепкому и нагому. Нежно баюкая ее в своих сильных руках, Шон поглаживал ее волосы и спину, а она ласково обнимала его.

“Почему ты не бежишь от меня, Эмерелд?

Почему ты так легко отдаешься мне?”

Шон качал ее до тех пор, пока Эмерелд не выплакалась. Потом ее всхлипывания утихли, но щека все так же прижималась к его груди, сила и тепло ее принца окутывали тело. Эмерелд никогда еще не чувствовала себя такой защищенной, вне опасности. Они лежали рядом в одной постели, и ей казалось, что их укрывает один теплый кокон. Она хотела бы провести так всю оставшуюся жизнь.

Эмерелд подняла голову, чтобы смотреть ему в лицо. Она не могла устоять перед его смуглой красотой. Протянув руку, Эмерелд пальцем провела по темной брови, по выступающей острой скуле и по колючей отрастающей щетине на квадратной нижней челюсти. Это доставило ей такое удовольствие, что вдруг захотелось изучить его всего.

Тело Шона все еще оставалось для нее неизведанным, и ее охватило желание на ощупь познакомиться с каждым крепким, скульптурно вылепленным мускулом. Ей хотелось смотреть на него, вдыхать его запах, пробовать его на вкус. Она понимала, что уйдут годы, прежде чем ей удастся понять, что творится у него в голове или даже в сердце, потому что О'Тул не собирался ни перед кем раскрывать свое “я”. Но сейчас он был готов поделиться с ней всеми тайнами своего тела. А для Эмерелд пока было достаточно и этого.