– Товарищ капитан! Оркестр проводит самоподготовку. Дежурный по оркестру красноармеец Зуев!

– Отлично! Только я не капитан, а интендант третьего ранга…

Зуев отошёл в сторону.

Егоров познакомил Сенского со старшиной и заодно сказал, что лучшего помощника и товарища он в своей жизни не видел. Сенский понимающе улыбнулся. Они вошли в помещение.

Да! Тут уже и Сибиряков, и все музыканты превзошли себя! Помещение блистало чистотой. Порядок был наведён великолепно. А сами музыканты были выбриты, подтянуты, все были в белоснежных подворотничках.

Сенский от удовольствия даже зажмурился!

– Ну, братцы мои, красиво живёте! Порядок у вас – образцовый! Внешний вид – хоть в столицу, на парад, на Красную площадь! Отлично! А вот как инструменты-то ваши себя чувствуют? – И, повернувшись к Егорову, спросил: – Это те самые, геройски добытые?

Тут, к ужасу Егорова, Сенский подошёл к вешалке с инструментами, снял один из альтов, вынул из кармана белоснежный платок и… полез им в раструб… Егоров, гражданский человек, не знал и не подозревал, что именно таким способом проверяется качество чистки «материальной части» в армии и флоте, чистки не только музыкальных инструментов, но и орудий, да, да, артиллерийских орудий, и даже, в своё время, и коней в кавалерии.

Но Сибиряков был спокоен, и весьма хитрая улыбка блуждала на его лице.

Сенский вынул платок из раструба и внимательно начал его рассматривать. Но… платок был девственно чист. На нём не было ни пятнышка. Затем Сенский, как бы мимоходом, между делом, даже разговаривая о чём-то с Сибиряковым, снял трубу, затем баритон, тромбон и тоже, будто бы машинально, по инерции, слазил и в их раструбы платком. Платок продолжал быть чистым.

– Молодцы! – в конце концов сказал он. – Очень хорошо. Инструментарий этот, по совести говоря, конечно, давным-давно надо бы в утиль сдать, выношенный, старый, но… время… время… других пока нет, поработаем на этих! Делать нечего!

– Так точно! – поддакнул Егоров. – Уж и то радость, что эти-то удалось достать!

Потом Сенский поинтересовался списками личного состава, планами, расписаниями и, наконец, дошёл до журнала учёта игр.

– Многовато играете! Очень даже многовато! Балуете, товарищи, людей! Это что же? Рота, какая-то там рота, проводит строевые занятия, а вы оркестр выводите для роты? Это излишний шик! Это, прямо скажу, ненужная роскошь! Прямое излишество! Ну, я понимаю, батальон, да и то ещё надо, чтобы батальонный командир попросил вас, товарищ Егоров, лично. Ваше дело – вся часть. Вышел командир части, вышел и оркестр. А это! Ай, батюшки! И в столовой чуть ли не каждый день. И в клубе. И разводы караулов ежедневно! Да вы что?

– А как же иначе? – недоумённо спросил Егоров. – Эта рота плохо пошла на смотре. Командир части был очень ею недоволен. А люди в ней такие же хорошие, как всюду. Надо бы ей помочь. Вот мы и помогли. Они научились ходить под музыку, научились поднимать ноги, научились поворачиваться, у них осанка появилась! Доброе дело сделали. В столовой играем? Это же удовольствие для людей. Что они здесь видят? Что слышат? Для них и наш оркестр – праздник. Если мы хоть на двадцать минут улучшим настроение человека, и то большое дело. А развод? Знаете, какой у нас огромный караул? Невозможно без оркестра. Их надо обязательно с оркестром на посты проводить! Нет, играем мы в норму и всегда с пользой.

– Как? Старшина? – повернулся он к Сибирякову.

– Играем мы, товарищ интендант, столько, сколько положено! Не по приказу положено, а по человечеству. Для людей, для своих же товарищей. Облегчаем, так сказать, их обязанности. И, опять же, никаких жалоб от музыкантов не поступало. Сознательно играют! Понимают положение.

– Это, конечно, очень хорошо. Это, прямо скажу, отлично! – засоглашался Сенский. – Вот в городских-то гарнизонах – там как раз наоборот норовят! Поменьше бы игр, поменьше бы на воздухе!

– Но там ведь в основном сверхсрочники. У них другое в голове, дом, семья! – вставил Сибиряков.

– Верно, верно! – согласился Сенский. – А теперь, товарищ Егоров, хорошо бы послушать оркестр. Давайте начнём со строевого репертуара. Дайте командиру одеться, и с инструментами выйдем на воздух.

Егоров дал распоряжение Сибирякову, и через несколько мгновений оркестр был уже построен на аллее недалеко от дома.

Строевой подготовкой Сенский остался доволен. После этого он распорядился, чтобы оркестр прошёл с игрой. Оркестр прошёл, исполняя один из маршей.

– Да! Конечно, очень заметно, что нет большого барабана! – заметил Сенский. – Ну, ещё один раз!

Оркестр прошёл ещё раз, с другим маршем. После этого Сенский отошёл от оркестра и обратился к Егорову:

– Ты не будешь в претензии, если я кое в чём поправлю твой оркестр?

– Пожалуйста! Буду только благодарен.

Сенский подошёл поближе к оркестру и начал говорить:

– Вы молодцы! Всё у вас хорошо. И порядок, и работа ваша. Но есть одно, в чём я хочу вам сейчас же помочь! Играете вы хорошо. Смотрите, какие у вас старые заигранные инструменты, ведь это, скажем прямо, лом! Утиль! А звучит стройно, значит, строем вы занимаетесь вплотную. Хорошо звучит аккомпанемент. Очень полные получаются аккорды. Это правильно. Но есть одна беда! Марши вы играете «по-граждански». И это понятно. Ваш дирижёр – настоящий дирижёр, мастер, но не военный и не знает ещё изюминки исполнения строевого марша. А вы, хоть и служили в военных оркестрах, да уж давно это было, и тоже позабыли, в чём тут соль. Давайте-ка сыграем сейчас, ну хоть вот этот марш, и поставим с вами акценты, особенно на концах вольт. И не так, чтобы кто-то один отчеканил все восьмушки и шестнадцатые, но весь оркестр, весь аккорд. И посмотрим, что получится из этого.