Он поднял руку, начал марш и в том месте, где фраза, музыкальная фраза, по всем правилам должна смягчиться, чтобы возникнуть в своём повторении или в начале новой фразы, наоборот, усилил звучность и твёрдо поставил точку на слабой доле такта. Егоров с изумлением слушал и отмечал, что марш играется тот же самый, но приобрёл совсем другой характер, стал твёрже, мужественнее, пожалуй, воинственнее.

А Сенский продолжал:

– Так! Вот так и играйте марши! Но – только марши. Всё остальное играйте так, как и играли. Но в маршах, вольты, только так. И ещё. Всё играть короче. У всех партий. У труб, корнетов, теноров, баритонов, басов, альтов, деревяшек. Все длительности выдерживать вдвое меньше. Конечно, кроме выдержанных нот, половинных, целых. Так. Короче и острее язык. Чеканьте! Ну-ка, давайте попробуем! – И он опять поднял руку.

Оркестр заиграл, и Егоров опять отметил, что этот штрих значительно оживляет марш. И тут уж сам подошёл к Сенскому и попросил его поиграть несколько других маршей. Сенский с удовольствием согласился и напомнил музыкантам о необходимости играть короче и твёрже, ярче акцентировать вольты, проиграл всё просимое Егоровым.

– Вам всё ясно? – спросил Сенский у музыкантов. – Если так, то идите в помещение, поиграйте для меня свои концертные вещи. Ведите, старшина, оркестр.

Егоров подошёл к Сенскому и молча, с чувством, пожал ему руку!

– Век живи – век учись! Смело и открыто говорю об этом. Спасибо, Дима! Урок ты мне дал наглядный, очень полезный и очень интересный! Конечно, только так и надо играть строевой репертуар! Я тебе очень благодарен!

– Не говори глупостей! Всегда я помогал и всегда буду помогать всем, чем могу. Я же знаю, что ты всегда был далёк от военной музыки. А уж если, по воле судеб, ты занялся ею, то я должен тебе помочь! Пойдём, поиграй мне свои вещи.

Художественной программой Сенский остался доволен вполне. Он очень искренно благодарил Егорова, благодарил музыкантов, отметил их заинтересованность в работе, их старание и рвение, пообещал найти им большой барабан, прислать ноты и строевого, и художественного репертуара, закончил же тем, что приказал поставить оркестр в положение «смирно», сам стал в такое же положение и официальным, командным голосом объявил: «Личному составу оркестра части благодарность от лица службы!»

В командирской столовой почти никого уже не было. Сенский и Егоров прошли в комнату командира части (бывшую до этого времени таинственной для Егорова), и, к своему удивлению, Егоров обнаружил там и майора Рамонова, и капитана Безродного, которые, по-видимому, их поджидали.

– Ну, садитесь, садитесь! – гостеприимно обратился Рамонов к Сенскому и Егорову. – Ну, как ваше впечатление, товарищ инспектор? Что касается нас, то мы довольны, хотя и неэтично говорить так при Егорове. Ну да ладно! Пусть знает наше мнение! Он не гордый.

– Я очень доволен, товарищ майор! По совести говоря, не ожидал в такой глуши, в таком «заповеднике», уж извините, в таком диком месте, найти такой оркестр! Но оркестр оркестром, а каков у них порядок?! Каков внешний вид?! Честно говорю, в городских гарнизонах хуже. Я объявил им благодарность, так что прошу вас зафиксировать это в приказе.

– Обязательно! Только вы уж не забудьте, для основания актик-то напишите. Приказ любит форму!

– Акт напишу сейчас же. После обеда. Капитан говорил, что с восемнадцати часов он будет в штабе, вот и сделаю.

– Отлично! Ну а если всё так хорошо, то надо отметить это за столом.

Рамонов подозвал заведующую столовой, и та, очень быстро сходив куда-то, поставила на стол бутылку водки. Это было столь неожиданно, что Егоров даже растерялся.

Рамонов разлил водку по стопкам и произнёс маленький спич: за успехи, за искусство, за победу. Стопка-то была единственной, хотя и вместительной, поэтому в спич надо было вложить всё важное и нужное.

Но обед в комнате командира части был совершенно таким же, как и в общей столовой, разве только суп был немного погуще.

Закончив обед, майор Рамонов поблагодарил Сенского за работу. Сенский же благодарил Рамонова за радушный, гостеприимный приём, за заботу об оркестре, пообещал помочь оркестру нотным имуществом. Затем они тепло попрощались и пошли вместе с Безродным в штаб части.

Сенский написал акт проверки оркестра в очень хороших тонах, объективно, лаконично, отметил все достижения оркестра, упомянул о своей благодарности, объявленной личному составу, и пожелал дальнейших успехов. Безродный, очевидно, остался доволен актом, так как сейчас же подозвал одного из штабных командиров и приказал сформулировать пункт с благодарностью оркестру от инспектора, с тем чтобы включить его в завтрашний приказ по части.

– Великолепно! – сказал Сенский.

– Теперь подумаем или об отдыхе, или об отъезде. Когда у вас будут машины в Влг**? – спросил он у Безродного. – Ах, завтра утром! Значит, можно ночь поспать! Ты где обитаешь? – спросил он у Егорова.

– Да мы устроим вас в моём кабинете, – сказал Безродный. – Сейчас скажем дежурному, он принесёт бельё, на диване постелит, и чудесно…

– А вот пусть он всё это отнесёт к Егорову. Мы с ним и поспим, и поговорим, и старину вспомним, и нашу мирную жизнь! Ты не против, Егоров?