И тут звонят в дверь…

От резкого звука мы подпрыгиваем и бросаемся в разные стороны. Я несусь к двери, на полдороге соображаю, что ответить не могу, смотрю на мажора, а этот идиот скачет на одной ноге, пытаясь натянуть штаны, но не попадает в брючину.

Так бы и прибила на месте, как муху, только свое тело жалко, калечить не хочется!

— Уля, что у тебя случилось? — скрипит в замочную скважину бабка. — Почему Сэми плачет!

— О боже! За что мне это? — всхлипывает мажор, наконец попадая в штанину.

— Живо отвечай! — толкаю я его.

— Я?

Он таращит глаза, никогда не думала, что могу так по-идиотски выглядеть.

— А кто же? Посмотри на себя!

Разворачиваю его к зеркалу, он бросает взгляд на отражение, шепотом матерится и послушно летит к выходу.

— Все хорошо, баба Нюра, не волнуйтесь, — елейным голоском мурлычет мажор. — Сэми гулять хочет. Мы уже выходим.

— Спятил? — я от бессилия кручу пальцем у виска, на большее не хватает соображения.

— Через десять минут, — поправляется он и заглядывает в глазок.

Я отталкиваю его и смотрю сама. Бабка стоит, не двигаясь. Неужели она будет ждать? От этой мысли спина холодеет: долгий разговор с вредной старухой мажор не выдержит, выдаст себя с головой.

Плюю на него и мечусь по квартире, собирая вещи. А мне кажется, будто неуклюжий слон топочет, постоянно задеваю то стол, то диван, то шкаф, не могу справиться с большим телом. И вдруг мажор хватает меня за локоть.

— Брось все! — шепчет на ухо.

— Почему? — столбенею от такой наглости я.

— Как ты объяснишь соседке, почему с сумкой из дома выходишь?

— Вот зараза!

— Бери документы и комплект белья, я от твоего бюстгальтера скоро с ума сойду! Чешется все.

— Тогда выметывайся из моего тела, узурпатор!

Раздражение просто разъедает душу, не думая о последствиях, хлопаю его кулаком по спине. Он сгибается от боли, мне становится нехорошо, но через секунду мажор идет на таран. Он врезается головой в живот, я взвизгиваю басом, мы падаем на пол.

Сколько времени награждаем друг друга тумаками, не знаю, оно словно остановилось. Я не умею управлять большим телом мажора, оно кажется неуклюжим и неудобным, еще приходится беречь хозяйство между ног, помню, какое болючее — это место.

Макар оказывается шустрее, он изворачивается и седлает меня верхом.

— А-а-а! — довольно скалится он, возбужденно сияя глазами. — Сдаешься?

Только сейчас время срывается с места и сразу накидывается какофонией звуков. Дверной звонок заливается трелью, где-то на полу верещит телефон, а бедный Сэми охрип от лая. И опять шевелится что-то внутри, словно маленькая птица трепещет крыльями, причем не одна, а целая стая. Близость мажора рождает в груди какое-то непонятное чувство.

— Слезь с меня, — прошу уже спокойно. — Посмотри, что мы наделали.

Квартира превратилась в поле боя. Вещи разбросаны, плед с дивана валяется на полу, книги и журналы слетели с журнального столика, стулья валяются. Волосы на голове мажора стоят дыбом, а из прикушенной губы сочится кровь. Я, наверное, выгляжу не лучше, у большого тела и повреждений больше.

Мы поднимаемся, не сговариваясь и не споря, приводим все в порядок. Я бросаю в рюкзачок зубную щетку, паспорт, карты. Открываю ящик нижнего белья и захлопываю: стыдно. Ничего, мажор богатый, купит себя что-нибудь получше, чем та дешевка, которую я ношу.

— Ты готова?

— Да.

— Может, оставим собаку на соседей?

— Нет.

— Не упрямься, скажи, что в командировку едешь.

— А ты бы друга бросил?

— Что-то я не заметил, чтобы пес в тебе признал друга. Скорее врага.

— Иди к нему.

— Почему я? Хочешь, чтобы он покусал меня?

— Ко мне он вообще не пойдет.

Этот говнюк еще и спорит! Закрываю на миг глаза, закончились доводы, пальцы сами сжимаются в кулаки. К распухающей губе добавлю еще парочку синяков. Как завтра пойду на работу?

И тут бьет по голове! Какая работа? В таком виде никуда не могу показаться. Глазам становится горячо, слезы затуманивают все вокруг. Но Макар все же услышал меня. Он подошел к ванной и заворковал через дверь.

— Сэми, голубчик, пойдем, погуляем.

Корги затихает, он явно прислушивается к интонациям голоса. Мое сердце сжимается от тоски, бедный песик!

Мажор осторожно приоткрывает дверь и, широко улыбаясь, протягивает к Сэми руки. Корги присаживается на задок, отползает назад, секунду думает, принюхиваясь, и бросается в объятия — признал. Я наблюдаю, как шершавый язык вылизывает щеки мажора, и чувствую укол ревности.