Зато старикан, похоже, кайфует. И ещё его придыхательное «позволили»… Допуск к телу так повлиял? Видимо, большая редкость в местных кругах и только по праздникам, если доставила столько восторга.

— Зачем ты стрелял?

Если бы первый приказ отменился, он явно бухнулся бы на колени. А так только слезы потекли. Счастливые до неприличия.

— В надежде, что вы… Если даже эта потасканная дрянь… Вы отметили её лишь за то, что стала помехой… И я подумал…

Дрянь — это сонга имеется в виду. Вот с помехой загадочнее. Кому и чем могла помешать Дарли? Наверное, стоило подождать, пока она очнется, и расспросить, но кое-кто уж слишком нетерпелив. А мне теперь только и остается, что гадать. И пробиваться через темноту наощупь.

— Тебе было разрешено думать?

— Мейстер… — Слезы брызнули с новой силой. — Я служил дому Чаш всю свою жизнь… Я лишь надеялся…

Чаш? А, стаканов, кружек, бокалов. Вроде того, что на клейме?

— Я уже слишком стар. Я всего лишь хотел…

Что-то получить, это ясно. Видимо, какую-то награду. Или то, что сам считает наградой.

— Этот Портер… Я знаю, он был удобен для вашего плана. Такой энергичный и такой непримиримый. Но теперь, когда ваш брат уже близок к концу пути…

— Брат?

Старикан вздрогнул и испуганно залебезил:

— Простите, мейстер, мне не следовало… Конечно, он всего лишь… Всего лишь жалкое подобие вашей светлости! Ему никогда бы не удалось, даже с участием той дряни… Никогда!

А брат, значит, я? Того, кто эти братские узы видал в гробу и белых тапках. Итак, семья у меня все-таки есть. Правда, воссоединяться со мной она не очень-то жаждет. Да и у меня, признаться, после таких намеков, желание не загорелось.

Где-то вдалеке взвыли сирены. Сначала скорой, потом — полиции. Медики явно прибудут первыми, как всегда. Гримасы страховой медицины: борется за получение клиентов всеми силами. Потом-то хоть трава не расти, но заполучить — святое дело. А полицейским платят бюджетно и по плану, у них во главе угла норматив.

Но когда они все доберутся сюда, непременно возникнет куча вопросов, отвечать на которые придется, прежде всего, мне. И если с пулевым ранением ломать голову не нужно, то вожделеющий старик — не лучшая тема общения с детективами.

— Что я могу сделать для тебя?

— Мейстер…

Его глаза натурально сияли. Наверное, свой вклад в эффект вносили и слезы, но внутрь меня тоже постепенно пробивалось что-то… Возможно, даже сияющее. Но определенно — теплое. Согревающее.

Он ведь был сейчас моим продолжением. Не таким воинственным, как Дарли, но не менее жаждущим. Своего тихого счастья, которое, похоже, заключалось лишь в том, чтобы быть рядом. Чтобы чувствовать своего хозяина. Как там его? Мейстера.

А сколько ещё вариантов возможно? Наверное, столько же, сколько вообще сонг имеется на свете. И каждая способна расширить мой мир. Дать то, чем я сам не обладаю. Помочь ощутить… Или даже почувствовать?

Это была безумно тонкая грань, и каким чудом я удержался на ней, сам не понял. Наверное, помогло то, что не видел в глазах старика своего отражения: там был кто-то другой. Возможно, похожий на меня, иначе откуда вообще взялась вся путаница? Но точно не я. А брать чужое… Предосудительно, да.

— Я не твой мейстер.

Он бы не поверил, если бы мои слова не пришли к нему ещё и изнутри. По натянутому песенному тросу.

— Вы… Нет… Это невозможно…

Сорваться с собственного крючка он не смог. Но усиленно затрясся всем телом.

— Мейстер Фредерик… Он ошибся… Он опоздал…

Куда? К раздаче слонов?

— Вы все-таки сделали это…

Видимо, да. Вопрос — что.

— Вы взошли…

Даже задумываться не буду. Потому что сирены все ближе.

— Вы…

— Я устал, дяденька. Не представляете, как.

Правую руку не чувствую уже до середины предплечья, в горле сухо и чуть тошно, грудь ноет. Причем тем больше, чем чаще трясется старик.

— Та дрянь, как вы её называете, жива. И совсем скоро будет здорова. Этого человека вы тоже не смогли убить. Но по сумме причиненного ущерба…

Я ослабил хватку лишь на пару секунд. Когда коридор наполнился звуками торопливых шагов, и стало понятно, что помощь успевает. Но и этой крошечной заминки мистеру Рейнолдсу хватило, чтобы поднять пистолет и выстрелить. В собственный висок.

Вот ведь прыткий… А ещё решительный. То ли понял, что натворил, и до смерти ужаснулся, то ли перспектива продолжения общения со мной не порадовала, но теперь мы все трое — на полу. Правда, я пока ещё сижу, хотя чертовски хочется прилечь. Потому что круговерть разноцветных униформ…

— Молодой человек, все в порядке, вам больше не нужно… Отпустите руку.

А я её держу? Не чувствую. Совсем ничего.

— Да оторвите его уже, кто-нибудь!