Та-ра-та-тай-та, ра-та-та-та-там…

Дети точно повеселятся. Да и родители могут. Нет, улыбаться во весь рот необязательно. Так, уголком губ. Потом, конечно, поржут. Ввечеру, за семейным ужином или в ближайшем к дому пабе. И день будет прожит не зря. Даже мой. Даже без свежего мохито.

Можно было пожурить бармена, но он настолько ошарашено глядел на импровизированное танцевальное представление, что я его великодушно простила. Тем более, он вряд ли соображал, что происходит и почему. А вот надзиратель горилл быстро скумекал, откуда возник танцпол, только сие знание было как раз из разряда тех, приносящих печали. Поэтому тихо прятался в машине, как будто это могло уберечь его от забав тетушки Дарли.

Та-ра-та-тай-та, ра-та-та-та-там…

И как я сразу об этом не подумала? Наверное, потому что просто — не подумала. Это ведь куда как веселее хосписа. Да, менее богоугодно, но кто знает? Не всех же миссионеров папуасы съедали, в самом деле. К тому же вкуса во мне не особо много.

Сусанне эта идея, конечно, не понравится. Но кто ей расскажет? Уж точно не я.

— Милаши, правда?

Услышав мой голос прямо над ухом, шофер трепыхнулся, но поскольку и впрямь был не по чину сообразительным, глупостями заниматься не стал. Даже положил руки на руль, мол, я в теме, возражений нет.

— Я сейчас поводок приспущу, и ты заберешь своих обезьянок обратно в цирк. Договорились? И мили через две будете свободны, как ветер. Но если вздумаете вернуться… Вот тебе лично нравятся песенные марафоны?

Он сглотнул так, что едва не проглотил кадык.

— А вообще, я девушка свободная. Смекаешь?

Ещё один глоток.

— И добрая. Так что, если будут выговаривать за сегодняшнее, вали все на меня.

Петер

Цок-цок-цок. Кастаньеты каблуков. От входной двери в сторону кухни. Значит, минут через пять-семь по квартире поплывет аромат вырвиглазного кофе, а потом начнется шуршание по всем углам, потому что Консуэла приходит домой на обед не за обедом, а по своим всегдашним благотворительным делам. И если учесть, что даже моя комната сейчас напоминает собой склад Армии спасения…

— Кларито, ты все ещё дома?

Прекрасные отношения. Наверное, для кого-нибудь даже завидные. Тебя никогда не спросят, где шляешься, а тем более, собираешься ли возвращаться. Наоборот, в самом лучшем случае лишь растерянно поинтересуются, какого черта ты здесь забыл и никак не можешь найти.

Но, в самом деле… Обед? Значит, полдень. Значит, двенадцать часов спокойного сна я получил, что уже неплохо. Хотя, как — спокойного?

Одеяло скомкано и закручено во все стороны. Коробки и пакеты, которые оказались в досягаемости моих конечностей, скажем так, утратили товарный вид. И как только сил хватило? Я же, когда доплелся домой и впрыснул себе все, что полагалось, не сразу угомонился. Сначала драил себя, потом ванную комнату. Потом снова себя. Должен был вымотаться насмерть. А вот поди ж ты…

— Ты там живой?

Относительно. Но конкретно разбитый. По-хорошему, полагается лежать, и очень продолжительное время. Причем под присмотром, в штатной больничке. И всем было бы спокойнее, разве нет? Да хоть в следственном изоляторе, куда меня и должны были отправить в полном соответствии с инструкциями. А вместо того мне вкатили консерву, часик поездили по мозгам, а потом просто взяли и выперли на улицу, хорошо хоть, не под дождь. В Управлении болтали, конечно, про новые подходы и эффективный менеджмент, но чтобы до такой степени?

А как же пресловутая социальная опасность? Они ведь все время делали упор на изнасилование. Или, в крайнем случае, насилие над тонкой душевной организацией гражданского служащего. По логике вещей после всего этого мою свободу стоило бы существенно ограничить, а не сказать: иди, покуда, погуляй. Тут новый подход прочитывается разве только на фоне сокращения бюджетных расходов на предварительное заключение. И похоже, возможный ущерб от того, что я успею попортить кого-нибудь ещё, для нашей бухгалтерии несущественен.

— Что-то случилось, кларито?

Она все-таки заглянула. Участливо вскинула нарисованные брови, чуть поморщилась, обозрев учиненный мной разгром, но тут же привычно выдохнула негодование прочь. Потому что давно уже насмотрелась на мою рукожопость.

— График работы переписали.

— О.

Кажется, за прошедшие пятнадцать лет она ничуточки не изменилась. Как показалась с самого начала эдакой благочестивой тетушкой, такой и осталась до сих пор. Разве что, морщин стало больше. Но это если приглядываться. А седины нет. Тщательно закрашивает каждую неделю.