– Бежим! – послышался еще один мужской голос; Николай понял, что это кричит владелец оглобли, и мгновенно этот голос узнал – теперь-то память его не подвела! – Живо уносим ноги!

И Скрябин вместе с Ларой побежал по холму вверх – к инженеру Хомякову, Дику и тому неизвестному мужчине, который призывал их поспешить.

Николай, хоть и не был коренным москвичом, неплохо знал тот район, где они очутились. Точнее, знал аналог этого района в настоящей Москве – городе живых. Ему доводилось там бывать по делам проекта «Ярополк», связанным с возникновением паранормальной активности в местах массовых захоронений заложных покойников. Их называли так вследствие старинного табу: запрещалось закапывать в Мать Сыру-Землю самоубийц, а также людей, пострадавших от сил природы, и тех, кто знался с нечистой силой. Так что подобных мертвецов хоронили, закладывая их тела ветками, досками, камнями, а то и вовсе – каким-нибудь мусором. Потом, когда христианство окончательно одолело языческие обычаи, милосердного погребения в земле стали удостаиваться почти что все. Но скудельницы, которые становились последним пристанищем для нехороших покойников, живым людям всегда доставляли немало хлопот.

И теперь Скрябин, вспомнивший свои расследования на Божедомке, сразу понял, куда они направляются – еще раньше, чем увидел длинный фасад желтого больничного здания. Сжимая руку Лары, он бежал следом за человеком с оглоблей. Точнее, теперь уже без оглобли: по дороге тот бросил её. А справа от них поспешали инженер Хомяков с Диком; и человек, и пес то и дело оборачивались на бегу.

Скрябин тоже посмотрел через плечо: сзади их настигали словно бы волны какого-то безмолвного моря. Николай крепче стиснул Ларину руку, и они припустили быстрее прежнего – что оказалось не так уж трудно в мире, где законы гравитации действовали через пень-колоду.

Позади них Дик яростно зарычал, а потом кто-то завопил от боли. Скрябин и Лара обернулись почти синхронно: пес терзал зубами лодыжку самого ретивого из призрачных преследователей. Николай не думал, что люди здесь могут испытывать подлинные физические страдания. Но призрак наверняка считал, что укус немецкой овчарки должен причинять ему нестерпимую боль – потому как с воплем повалился наземь и свободной ногой пытался бить собаку.

Дик его не отпускал, но к ним приближались уже и другие потревоженные души, обиталище которых взбаламутил Скрябин.

– Нам нужно к больнице! – прокричал бывший владелец оглобли. – Там временами проявляется изваяние моего сына. А для призраков оно – вроде кадильницы для черта!

«Так вот кто это такой!» – осенило Николая.

– Михаил Андреевич, – крикнул он, – а где же вход в больничный парк? Как нам туда попасть?

– Вход – вон там! – Скуластый господин указал на отдаленную подъездную аллею, что вела к главному крыльцу больницы.

И в этот момент инженер Хомяков закричал:

– Сзади, сзади!

Скрябин оглянулся – и едва успел отбросить от себя десятка полтора призраков, которые настигли их как-то очень уж быстро. Он отшвырнул их при помощи своего дара так, чтобы они на время создали заслон – вроде небольшой баррикады – на пути других преследователей. Но те, другие, то ли пролетали над ними, то ли пробегали прямо сквозь них. И Николай хотел уже нанести новый – упреждающий – удар, когда его вдруг потянула за руку Лара:

– Посмотри туда!

Он повернул голову почти в раздражении – знал, что не имеет права сейчас отвлекаться. И тотчас позабыл о призрачных преследователях.

– Бегом – все туда! – Он махнул рукой в ту сторону, куда безотрывно глядела Лара. – Думаю, там – лазейка в ограде парке.

– Да нету там никакой лазейки! – попробовал возразить отставной лекарь Достоевский; но, когда они все – включая Дика – побежали в указанном направлении, тоже к ним присоединился, хоть и бухтел при этом что-то себе под нос.

Там, куда они спешили, по разные стороны ограды парка стояли две девушки в античных греческих нарядах. И перебрасывались между собой небольшим темно-красным мячиком.

Из парковой ограды кто-то выломал – будто специально для беглецов – два чугунных прута. Именно сквозь этот промежуток и перекидывали свой мячик юные гречанки с картины Фредерика Лейтона, которых никто – кроме Лары и самого Скрябина – так и не увидел. Так что Михаил Андреевич Достоевский лишь издал изумленный возглас, когда Николай вывел их всех прямиком к пролому, сквозь который они поспешно пролезли в больничный парк.

Скрябин тут же обернулся – готовый отразить новую атаку призраков. Но те не спешили за ними следовать: к ограде не приближались. Да и Хомяков с Диком явно почувствовали себя в этом месте как-то неуютно. У пса напряглась спина, и дальше он двинулся почти на негнущихся лапах. А Сергей Иванович Хомяков как-то вмиг осунулся – и неотрывно глядел вперед, туда, где виднелось между деревьями то самое изваяние: серый контур, выраставший из серого камня. Каменная фигура писателя Достоевского и в самом деле проявлялась: то очерчивалась ясно, то становилась подобием сумрачной дымки.

Но, как видно, здешним призракам вид Федора Михайловича был неприятен в любом отображении. И даже отставной лекарь слегка передернул плечами, когда они все очутились в парке. Хотя и проговорил со смешком:

– Я-то ничего – привык уже к этому месту. А всем остальным вид моего сынка – кость в горле. Мнится мне, это всё из-за того, что сам он давно пребывает в совершенно другом месте. И от его вида остальных тоже тянет уйти отсюда. Не из парка, а в иные сферы мироздания, так сказать. Только вот – смелости на это мало кому хватает. Идемте со мной – я отведу вас на мою бывшую квартиру.