— Но, — снова попытался вставить слово Тиррал, но снова был остановлен.

— Прошу не перебивать. Это невежливо по отношению к старой женщине! Итак, у меня остается всего несколько дне, это очевидно. При том, что надежды на избавление совершенно мизерные. Кроме того, что, быть может, я снова засну в каком-то нужном месте и все вернется само собой. В это очень хотелось бы верить, но увы, господин Бомбар отучил нас от веры в сказки.

В голосе Таресиды позванивали истерические нотки, но она пока владела собой.

— А вы знаете, что я еще девушка? — выпалила Таресида. Она покраснела, но упрямо продолжала. — Каково быть пятидесятилетней девушкой? Наверное, такие есть — но это же результат либо принесенного ими обета, либо соответствующих внешних данных. А у меня еще несколько дней назад отбоя не было от ухажеров и уж ни о каких обетах я даже и не думала.

— Каково мне видеть старшего братишку, вмиг ставшего младшим? — она принужденно рассмеялась. — Каково смотреть на человека, который тебе нравится и которому вроде бы еще пару дней назад нравилась ты? Каково любоваться резвящимися детьми? Разговаривать с учителем, вдруг ставшим ровесником?

— Я, — начал Тиррал. — Я должен сказать…

— Не продолжайте! Я же знаю, что вы хотите сказать. Вы хороший человек и поставлены перед непростой задачей. Я вам нравилась, когда была молодой, а сейчас не нравлюсь — это естественно. Уж не бойтесь, давить на ваше чувство долга и требовать выполнения каких-то обещаний — которых вы мне и не давали, в конце концов — я не буду. Но мне просто хотелось бы хоть что-то вам объяснить.

Я уже говорила, — с кривой ухмылкой закончила она. — В теле пятидесятилетней старухи сидит восемнадцатилетняя девчонка. Я не имею никакого приличествующего моему внешнему виду жизненного опыта, ума или мудрости. Так что делайте скидку.

Тиррал набрал в грудь воздуха.

— Не надо, все, — ворчливо оборвала его не успевшую начаться речь Таресида. — Я вот выговорилась и мне теперь стало полегче. Спасибо.

— Пожалуйста, — ответил Тиррал.

— Господин Тиррал, — сказала та. — Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Я ведь не в претензии к вам или вообще к кому бы то ни было. Я просто рассказала, что чувствую. Это вовсе не означает, что вы должны на это как-то реагировать. И тем более, чувствовать себя виноватым. Никто ни в чем не виноват — просто вы оказались единственным, кому я это могу сказать. Пожалуйста, не обижайтесь на меня.

— Да нет, — рискнул ответить тот. — Вы не совсем поняли мои слова. Я понимаю, что не в силах понять, то, что с вами произошло, — выходило бессвязно, но Тиррал решил продолжать. — То есть я не могу с вами разделить ваше горе. Но когда человек, который тебе вовсе небезразличен… когда такому человеку плохо, то вне зависимости от того, виноват ты в его беде, или не виноват — все равно ты чувствуешь какую-то вину. Просто потому, что у тебя все хорошо. Хотя я не могу сказать, что так уж все у меня прекрасно, конечно, — хмыкнул он. — Но все же если бы была возможность поделиться с вами тем, что у меня есть — чтобы ослабить ваш груз — я бы немедленно это сделал. Я пытаюсь и… — он вздохнул и замолчал.

— Спасибо, господин Тиррал, — сказала Таресида. — Вы мне помогли, правда.

Все время разговора они шли вперед по гномской дороге. Пейзаж особо не менялся — груды мусора, обвалившиеся стены, изредка — сохранившиеся этажи, а порой и относительно целые дома. Сходить с дороги и исследовать их они не решались. Чем ближе центр города — именно его, видимо, обозначала собой рогатая башня — тем выше были сохранившиеся здания, некоторые стены достигали трех и даже более этажей, но за ними, как правило, не было ничего — все тот же битый камень и остатки стен и перекрытий.

Наконец они вышли на центральную площадь. Как почти в каждом городе этой части мира была она круглой, а посередине когда-то был фонтан — сейчас, конечно, сухой и полный хлама. Центральная группа, обычно символизировавшая небесных покровителей города здесь отсутствовала. По ограждавшему фонтан парапету когда-то шли скульптуры, видимо, составляя какую-то процессию. Сейчас от большинства из них остались лишь неопределенные куски, представлявшие, как правило, ноги — хотя попадались и лапы. Относительно хорошо сохранилась лишь фигура то ли пастушка, то ли какого-то музыканта — он стоял на одной ноге и дудел в рожок. Второй ноги не было, не было и части головы. Никаких надписей или знаков, объясняющих смысл процессии Тиррал и Таресида не обнаружили.

Таресида обратила внимание, что дорога выделялась и на площади — выложенная более светлыми плитами, она выделялась цветом и лучшей сохранностью, чем остальная темная брусчатка. Дорога выходила на площадь, обходила фонтан слева и заканчивалась в двух шагах от башни — заканчивалась зримо, обрываясь, будто обрезанная.

Сама башня была велика — но не столь огромна, как это можно было предположить на берегу озера. Сохранилась она очень хорошо — судя по облицовке, приходилась родственницей дороге, то есть строили ее тоже гномы. Кладка смахивала на лошарскую башню, в которой они ночевали несколько дней назад, но была она, если можно так выразиться, еще более плотной.