В бараке живут бригады рабочих и ИТР Малой обогатительной фабрики. Много нар пустых, нет хозяев, но на всех нарах матрацы, покрытые одеялами, во многих изголовьях фотокарточки, картинки из журналов. Окна завешаны белыми занавесками. У входа — тряпка. На печке — большой чайник, сковородка. За столом несколько человек играют в домино и шахматы, кто-то пишет, ещё один читает какой-то журнал. В бараке, по крайней мере у стола, светло. Часть людей уже спит.

Вытащил масло, попросил у дневального кружку кипятку. Из кармана достал кусок хлеба (стационарного), поужинал, покурил. Приятная истома разлилась по телу. Захотелось спать. Расстелил матрацный мешок, на него бушлат, в голову — наволочку с посылками. Телогрейкой прикрыл ноги. Уснул.

Сон был очень не долгим. Проснулся от ледяного холода. Это пришла бригада с вечерней смены и через открытую дверь струи холодного воздуха доползли до меня.

На нижних нарах справа и слева от меня два товарища собираются пить чай, достают из-под изголовья хлеб и сахар. Предлагаю им печенье, сало, масло. Отказываются, но не настолько категорически, чтобы можно было им поверить, что они не хотят.

Костя, так звали одного из них, находит свободную кружку и наливает мне. За чаем знакомимся. Оба инженеры. Один москвич, другой — томич. Сейчас оба работают на фабрике. Один механиком, другой — конструктором.

Москвич Лёва Абелевич имеет пятилетний срок, данный ему Особым Совещанием как военному инженеру бронетанковых войск Дальневосточной армии Блюхера, за контрреволюционную военно-заговорщическую вооружённую деятельность (КРВЗВД). Костя Шмидт — преподаватель Томского технологического института, имеет десять лет по 58–10 за контрреволюционную агитацию и пять лет поражения в правах после отбытия срока наказания.

Рассказываю всё, что их интересует, о себе.

— Мы работаем этот месяц в вечерней смене. До часу ночи наши места свободны, можете спать на них, а с часу ночи залезете на нары тех, кто работает в ночную смену. Вот и сейчас — лезьте на эти нары, здесь спит тоже москвич, товарищ Омётов. Утром с ним познакомитесь. Тоже инженер, хороший товарищ!

Благодарю и спрашиваю, насколько будет удобно без хозяина распоряжаться его местом.

— А вы бы как поступили, если бы были на нашем месте, неужели допустили кому-нибудь из нас спать на полу?

Я пожал плечами, оставив вопрос без ответа.

— Если хотите, мы поговорим с Муравьёвым — начальником фабрики — о вашем зачислении к нам в механическую группу?

— Конечно, хочу, какой может быть вопрос, хотел даже просить вас помочь мне вырваться с общих работ, да постеснялся, ведь мы только полчаса, как познакомились.

Утром пошёл к нарядчику. В кабинке, переделанной из сушилки, вместе со старшим нарядчиком живут ещё двое, рангом пониже, просто рядовые нарядчики. Вместо большой плиты для сушки вещей всего барака, установлена маленькая, на две конфорки, посередине стоит стол с электролампой, над ним ещё лампа под абажуром. По одной стене железная койка с матрацем, ватным одеялом и двумя подушками с белыми наволочками, покрытыми покрывальцами с вышивкой. Это постель старшего нарядчика. По другой стене — двухместная «вагонка» с постелями победнее — одеяла лагерные, суконные, с одной подушкой, наволочки — цветные, ситцевые.

Получил назначение в бригаду и место в бараке. В первый и последний раз дал нарядчику две пачки папирос «Беломор», банку сгущённого молока, пачку печенья и кусок сала, что-нибудь с полкилограмма на всю компанию.

Нарядчик «спасибо» не сказал — «калым» оказался явно недостаточным, бедным. Однако вдогонку всё же подчеркнул, что я могу исправить свою «ошибку».

— С нами (в кабине никого, кроме нас двоих, не было) не пропадёшь. Ты заходи, если не понравится бригада, может, что-нибудь придумаем получше!

Переспал у обогатительной, а утром перед разводом попрощался с товарищами, забрал вещи и очутился среди новых, незнакомых мне людей. О посылке здесь никто не знал, так что до нашего прихода с работы она спокойно пролежала на нарах в головах, как подушка. Вечером пришлось устроить чаепитие с бригадиром, соседями по нарам и ещё тремя, рекомендованными самим бригадиром Исаевым. Эти трое — «урки» — оказались совсем неплохими ребятами. Кстати, после угощения к посылке никто не притрагивался. Исчез только сильно понравившийся одному из троих — Коле Баранову — вязаный свитер. Зря я его не отдал сразу, как только было высказано восхищение им. Такой шаг сильно повысил бы мой престиж перед «законниками» и надолго создал бы иммунитет. Но даже то, что я не поднял вокруг этого шума и ни у кого не спросил о пропаже, локализовало их отношение ко мне.

«Хоть и «фраер», но не «шумит» и не «продаёт». Коля был уверен, что я знаю, у кого мой свитер.

И потом много раз для меня находилось место у костра, в обогревалке. Обычно у самого костра или в обогревалке у печки сидели «урки», а за ними стояли «фраера». Мне же место предоставлялось, и даже в бараке я спал на нижних нарах у самой печки, а это право нужно было завоевать и закрепить за собой.

Тут на нарах подолгу засиживался я с их «дружками», рассказывая им «романы». Любили они слушать меня. С уважением и должным вниманием слушал и я их, не перебивая, не ловили на вранье и неудачных выдумках. Да это и самому мне давало право на не очень правдоподобные осложнения и переделки давно мною прочитанного и по ходу рассказа переделываемое для удовлетворения их вкусов и запросов.