А что ему оставалось делать? Кричать, протестовать? Или молчать, как многие?! Но этого никто тогда не делал, да и не посмел бы сделать. И он тоже не кричал, не протестовал вслух и как будто бы молчал. Но его молчание было сильнее крика. Он протестовал, как мог. И если бы все так молчали, как молчал он, было бы меньше жертв и калек.

«Начальником комбината был А.П. Завенягин. В двадцать лет Завенягин возглавил партийную организацию в Юзовке, в тридцать — вёл Магнитку, в тридцать пять был заместителем у Орджоникидзе. В Норильск его привели обстоятельства довольно сложные: после смерти Серго ему предложили выбрать стройку потруднее и подальше. Он выбрал. Это была не только из-за природных условий трудная стройка. Работали здесь по большей части партийные, советские, хозяйственные руководители, многих из них он знавал раньше. Он был для них «гражданин начальник», они для него — товарищи. Об этом человеке до сих пор ходят легенды. Чаще всего говорят о том, что он многих спас. Это и так и не так. Так — потому что он действительно спас многих. Не так — потому, что спасательство — это вовсе не было проявлением частной благотворительности.

Завенягин — ЧЕЛОВЕК, ГРАЖДАНИН, КОММУНИСТ — дал людям самое главное, что мог дать — ЦЕЛЬ.

Этому человеку присуще то, что называют чувством истории. Вот почему он сумел вернуть слабым — мужество, отчаявшимся — самоуважение и всем — веру в значительность своего труда».

На другой день, в вечернюю смену, знакомлюсь с фабрикой, стараясь запомнить названия машин и оборудования. Абелевич подробно останавливается на их назначении, конструкции и особенностях.

Осмотр начали с лаборатории. Она оказалась необычной. В длинной комнате размещена вся обогатительная фабрика в миниатюре. Весь технологический её процесс был как на ладони.

— Оборудование лаборатории — целиком американское, — начал свою беседу старший технолог фабрики Омётов Михаил Матвеевич — инженер на воле, отбывающий сейчас свой срок по 58-й статье как вредитель.

— На чём мы здесь работаем, как работают на настоящей фабрике, выпускаем продукцию, разрабатываем технологии для руде различным содержанием никеля, — и, улыбнувшись, добавил: — В общем, потихоньку колдуем!

Извинившись, на минуту отошёл, посмотрел на какие-то приборы, сделал запись в журнале, а возвратившись, сказал:

— Как видите, все трубопроводы у нас прозрачные, флотационные камеры из небьющегося стекла, процесс проходит на глазах. Думаю, что вы будете частым нашим гостем. От ваших слесарей, к слову сказать, отбоя нет, всё-то они хотят знать, видеть, пощупать. Любознательны, как мы когда-то, будучи студентами Горной академии.

По выходе из лаборатории Абелевич роняет фразу:

— Омётов — голова. На нём держится вся фабрика. Об этом хорошо знают на комбинате. Его уважают и ценят. А Завенягин его знает ещё со студенческих лет. Но не подумайте, что Михаил Матвеевич только хороший специалист. Это замечательный человек — мягкий, вежливый, добрый. С ним очень легко работать и приятно жить.

Отчёт начали с «головы» — бункера, принимающего руду. По ходу осмотра знакомит меня с людьми. Оказывается, на фабрике технологические рабочие, в основном, вольнонаёмные, работающие по договорам. Работа у них сдельная, от тонны агломерата. Ремонтные бригады укомплектованы полностью из заключённых.

На фабрике тепло, светло, чисто, как-то по-домашнему уютно, только сильно шумно, шумно до боли в ушах. Такого шума, как на обогатительной фабрике, нет больше нигде, даже гвоздильные и болтовые заводы в этом с ней не могут конкурировать.

Оборудования очень много, почти все процессы механизированы, а потому людей мало, их почти не видно.

Руда подаётся прямо с рудников автомашинами и сваливается в бункер или на фабричном дворе. Из бункеров руда подаётся скиповым подъёмником на самый верх фабрики в бункера-накопители, откуда поступает на щековую дробилку. С дробилки по длинному транспортёру дроблённая руда попадает в конусную дробилку «Саймонса» и дальше — по транспортёрам — в шаровую и стержневую мельницы, а оттуда — в классификаторы. Полученная здесь пульпа сливается во флотационные машины.

В их камерах бурлят миллионы литров грязного месива из воды и измельчённой руды, которая непрерывным потоком поступает в них из дробильных мельниц. Лопасти винтов взбивают мутную воду и она разлетается каскадами крошечных брызг, как искусственная Ниагара, созданная наукой. И тут в этом вечно бурлящем вспененном месиве совершается чудо из чудес. Порция реагента, тщательное перемешивание — и вот «неразрывные узы», извечно соединявшие металл и камень, разорваны быстро и незаметно.

Выпускные отверстия камер извергают сверкающий поток, несущий крупинки дорогого никеля и меди, а со дна той же камеры вытекает ненужная отработанная порода.