— Да ты не ори! Что, шибко блатной?! Ты сперва спроси, кто мы, а потом будешь качать права! Таких как ты «законников» мы уже видели немало! Ты ж сука, б… буду, — и, не передыхая, — бросает небрежно, — Семафора помнишь, или память отшибло?!

Вопрос с магическим словом «семафор», как ушат холодной воды охлаждает буйную голову «законника».

— А ну-ка, шпана, отойди, дай поговорить с людьми!

Брошенная фраза, что он хочет говорить с людьми, отрезвляюще действует на малолеток. Они уже привыкли к тому, что «людьми» «законник» называет далеко не всех и не каждого.

Ребята присмирели, занялись своими повседневными делами — картами, содержимым растерзанного узелка Алиева, какой-то игрой «отгадай», массажем старших по возрасту, наколками.

«Воспитатель», заинтригованный «Семафором», с живым интересом расспрашивает, где видели, что с ним. Попутно узнаёт о Вологде, Соловках, Вятке, Норильске, Красноярске, Воркуте, Киеве, Харькове… Собственно, не о самих местах, а о наших встречах в тюрьмах этих городов с «корешами». Перед ним уже не просто «фашисты», «фраера» вчерашнего улова, а люди, видавшие виды и сотни таких, как он. А когда узнал, что «Семафор» «скурвился» и работает комендантом одного лагпункта в Норильске, а «Косой» с «Карзубым» получили лагерный срок за саботаж, а «Мамочка» потерял обе ступни, отморозив их при неудачном побеге, «Полтора Ивана» (это кличка «воспитателя») буквально на глазах преображается. Он сбрасывает со своей личины повелительно-презрительный тон, он гарантирует, что «пацаны» нас не тронут. Он покровительственно обещает, что нас ник то не обидит.

Ну, что ж. Это уже неплохо. Однако командируем одного из нас на коридор для сдачи наличных денег надзирателю под квитанцию.

«Полтора Ивана» догадывается, что мы не без денег и его перевоплощение — просто маскировка, предусматривающая наступление против «фраеров», прошедших огонь и воду, не лобовой атакой, конец которой мог быть и печальным, а хитростью. Лобовая атака может натолкнуться на ответный удар шестерых, но ночная атака на спящих со стороны «на-тыренных» малолеток может окончиться переходом наших денег в его карман, а он сам останется в стороне.

Первая же ночь показала, что не без оснований прибегли мы к сдаче денег. Все наши узелки, мешки, карманы были ловко разрезаны и их содержимое — мыло, бумага, карандаши, табак, спички, письма, фотокарточки — исчезли бесследно. Исчезло у Койраха бельё — рубаха, тёплые носки.

Утром «Полтора Ивана», ловко разыграв возмущение по поводу случившегося, со словами: «Что с них возьмёшь, малолетки?!» — объявил «шмон», предоставив нам самим возможность искать. Обыск, как и следовало ожидать, конечно, ни к чему ни привёл.

Мы не жаловались и не просили перевести нас в другую камеру. Бесполезность каких-либо жалоб была нам хорошо известна.

В «неспокойные» камеры тюрьмы администрация, как правило, подсаживала людей с «сидорами» — мешками с продуктами и домашними вещами, чтобы хоть на время отвлечь «бедную» камеру от криков «даёшь хлеба и прокурора».

Почему бросили именно нас в эту камеру, объяснить не берусь. Мешки и узелки наши в основном были пустыми и не представляли такого интереса, как «сидоры» с салом, маслом, яйцами, домашними пирогами.

Пропавшая одежда, часть табака, письма были через несколько дней нам возвращены при обстоятельствах, несколько удививших нас. Возвращение украденного было проявлением благодарности за хорошие «рОманы».

Убедившись не на словах, а на деле, что «законы» тюрьмы нам известны, а в узлах и мешках больше ничего нет, мы перестали интересовать камеру как объект, который надо чему-нибудь учить и как объект, у которого можно чем-то поживиться. Нас это вполне устраивало.

За шесть дней, проведённых в этой камере, мы столкнулись с самой большой несправедливостью на свете. Сто семьдесят малолеток-детей оказались в руках авантюриста, вора с «мокрыми» делами за плечами. Эти дети, волею чиновников, потерявших человечность, были сданы на «воспитание» дегенерату. Плоды этого воспитания — растление малолетних, создание враждебных нашему обществу кадров, пока ещё неопытных, но уже обозлённых зверёнышей.

Такой «воспитатель» может привить детям только самое худшее, антиобщественное, антиморальное. Его кредо — культивирование преступности и порочности, ханжества и лицемерия. Его оружие — грубость и подлость.

«Человек человеку — волк» — его отправное начало во всём, что он делает, чем живёт.

И как не могут понять люди, которым вверены жизни и судьбы детей, что такой «воспитатель» может только калечить ребят, убивать в них всё непосредственное, доброе, человечное, а взамен — укреплять в них страх перед любой силой, душевную неуравновешенность, полное игнорирование порочности своих поступков. Ведь он создаёт из них своё подобие, таких же, как он сам, озлобленных, диких, тупых преступников.

Неужели гуманистические основы нашего законодательства, направленные в первую очередь на исправление человека, даже преступника, имеют хотя бы отдалённое сходство с приёмами и методами, применяемыми такого рода «воспитателями», которые используют любые способы и методы воздействия к созданию неполноценных и даже вредных для общества людей. Нужно быть слепым или подлым человеком, чтобы не видеть методичности и извращённости этих «воспитателей», которые берут на вооружение всё: и повседневные угрозы, иезуитскую дружбу и ласку, коварную хитрость, посулы сытой, богатой жизни, ненависть к людям, безжалостность к окружающим.