— Идите, отдыхайте! Вам много придётся работать. Правда, не на Урале, а здесь, но труд везде почётен! Если что неладно будет, обращайтесь прямо ко мне и не ждите случайной встречи или моего вызова. Связывайтесь со мной через начальника КВЧ (культурно-воспитательная часть) лагпункта, а он всё время в зоне.

В лагпункте встретил нас комендант. Провёл в отдельно стоящее здание, переделанное под жильё из какого-то сарая.

— Размещайтесь здесь. Пройдите сейчас с дневальным на хозяйственный двор, возьмите там досок, инструмент и помаленьку устраивайтесь сами как хотите. Можете сделать нары, а не нары, так топчаны.

— А как же насчёт постелей, у нас же ничего нет?!

— Всё будет, не торопитесь. Не домой приехали, а в лагерь; да, и развод вас сегодня ещё не касается!

Повернулся и ушёл. К вечеру сколотили девять топчанов, даже с подголовниками, стол да две скамейки. Сафошкин, наш дневальный, достал умывальник, ведро, швабру.

Жильё есть. Появились гости, в основном «шестёрки» блатных, разузнать, с кем имеют дело и чем тут можно поживиться. Интерес к нам у них пропал сразу, как узнали, что мы не новички в лагере. Наши души и тела им были не нужны, а всё остальное у нас было казённое — лагерное. К тому же Сафошкин, как старожил лагпункта, дал им понять, что поживиться им здесь чем-либо вряд ли удастся.

Несколько дней никто нас не трогал, никого не беспокоили и мы. Грелись на солнышке, какого не бывает в Норильске — здесь оно теплее, ласковее. Ели, спали, писали письма, заявления о пересмотре дел, об отправке на фронт.

Только через неделю нас вывели в производственную зону. Койраха, Таршинова, Ямпольского, Лаймона, Точилкина — направили в проектное бюро Рудоуправления; Манохина и Алиева — на электростанцию, а меня на угольную шахту № 5.

Встретил меня начальник шахты инженер-горняк Моравский и сразу же направил работать начальником смены.

Шахта небольшая, с незначительной глубиной залегания угля. Спуск в шахту по наклонному штреку. Добыча угля — вручную — кайлом и лопатой. В одной лаве и на проходке главного штрека применяются взрывные работы. Загрузка угля в вагонетки производится рештачными конвейерами, откатка вагончиков — коногоном, подъём на-горА — приводной лебёдкой.

Работа круглосуточная, все смены — добычнЫе. Пятьдесят тонн выдачи угля на-гора в смену считается рекордной. За такую выработку начальник шахты выдаёт на бригаду в тридцать человек пол-пачки моршанской махорки.

Поощрение весьма существенное, если принять во внимание, что спичечный коробок махорки в лагере котировался довольно высоко. За одну закрутку самосада нужно было жертвовать дневным пайком хлеба.

На работу набросился с жадностью. Как начальник смены я, конечно, был никудышный. Я не имел элементарных знаний и навыков шахтёра, не знал, как крепить лаву, где и сколько бурить шпуров, не мог определить надёжность кровли, плохо ориентировался в бесконечных лабиринтах штреков, просек, забоев. Да оно и немудрено. Новый начальник смены до своего назначения провёл в шахте всего несколько месяцев, да и то только откатчиком вагонеток с углём. Опыт крайне незначительный, если не сказать — никакого.

Задолго до смены с бригадой слесарей я спускался в шахту, проверял работу конвейерного привода, насосов для откачки воды, вентиляторов, лебёдок, перфораторов, а если было нужно — ремонтировал их. С работой этих несложных механизмов освоился достаточно быстро.

Рабочий состав смены в основном состоял из казанских татар, людей трудолюбивых и выносливых. Эти татары почти не говорили по-русски и были сплошь неграмотными. Что привело их в лагерь — не поддавалось вразумительному объяснению. Мы знали, что все они из одного района и удивлялись, что такая большая группа, проходившая по одному делу — подготовка вооружённого восстания — оказались в одном лагере. Против кого они готовили восстание и готовили ли вообще его, выяснить не удавалось. Об этом хорошо знали только их следователь да судьи. Понятным оставалось лишь то, что колхоз, из которого они попали в тюрьму, татары, по чисто практическим соображениям, не одобряли, если не сказать — просто не любили.

— Председатель говорил: давай, давай, много работать! Мы работали, сколько мог, а кушать было совсем мало! А мы хотел много работай и много кушай…

Вот тут и разберись — то ли они были против колхоза, то ли колхоз был против них!

Но здесь, в лагере, на шахте, кайло и лопата были как бы продолжением их рук. Любой из них грузил тонную вагонетку без передышки! Как заведённый механизм, вгрызалась лопата в уголь, подлетала в воздух, сбрасывала груз в вагонетку или на решётки и опять опускалась в угольную кучу — и так много, много раз, ритмично, без передышки.

Своевременная откачка воды и вытяжка газов от взрывов, бесперебойная работа конвейера, непрерывная подача вагонеток в какой-то степени дополняла и облегчала труд забойщиков и навалоотбойщиков. Смена в течение всего месяца ежедневно получала от начальника шахты табак по выходе из шахт и пирожок к обеду, как премиальное блюдо, в лагере. А это дополнительный хлеб — не баланда из турнепса.

К шахте начал привыкать, полюбил её, изучил капризы кровли, научился направлять воду в зумфы, выбирать крепёжный лес, быстро освобождать забой или лаву от взрывных газов. Стал надоедать начальнику шахты Моравскому с просьбой обеспечения шахты отбойными молотками, робко стал поговаривать о полезности и необходимости для шахты хотя бы двух врубовых машин, на первый случай даже ГТК, как будто Моравский не знал этого без меня. Всё чаще и чаще начальник шахты начал практиковать переброску моих слесарей, а иногда и меня самого, в другие; смены. Иногда эти переброски получались, отнюдь не по нашей «вине» — удачными. Смена перевыполняла задание и наш авторитет, помимо нашей воли, рос и закреплялся уже не только на шахте № 5, где мы работали, а по всему рудоуправлению.