О. Боги. Что?

Я почти говорю Данте, что этого не может быть, потому что мой отец — Кахол Бэннок, но, к счастью, я физически не могу пошевелить губами. Если я попытаюсь объяснить, что моя мать спала с вороном, а не с жителем Шаббе, это прозвучит не лучше.

— Конечно же, это невозможно, иначе магический барьер выбросил бы тебя из Люса, но поскольку ты можешь общаться со змеями, мы могли бы приблизиться к их берегам и… — он наклоняется, и приближается губами к моему уху, — начать переговоры.

Переговоры?

— Ты же понимаешь, почему ты представляешь для него такую большую ценность?

Где-то разбивается стекло, и его звон перекрывает белый шум, который гудит между моими висками.

Я подпрыгиваю. Данте выпрямляется и отпускает мою руку, словно переживает о том, что подумают люди, увидев, что он касается полурослика со странным цветом глаз, который, вероятно, умеет разговаривать на змеином языке, а может и нет.

Всё ещё пошатываясь, я обвожу взглядом покачивающиеся осколки бокала, подол из шелковой ткани гранатового цвета, а затем поднимаю взгляд наверх, к бледному продолговатому лицу, обрамлённому чёрными волосами, доходящими до пояса.

Мне кажется, что я смотрю на свою бабушку, только вот бабушка сейчас в Тарелексо, и у бабушки зелёные радужки, а ещё морщинки вокруг рта и глаз. А у этой женщины голубые глаза, как у мамы, и такая же гладкая кожа.

— Ксема! — произносит женщина скрипучим голосом.

Может быть, она и не моя тётя. Но её сходство с членами моей семьи…

Из гигантского вестибюля, заполненного разодетыми гостями, раздаётся бормотание. Все медленно поворачиваются в сторону женщины в красном.

— Что на это раз, Домитина?

Значит, эта женщина всё-таки моя тётя… Голос Ксемы не пронзительный, но гремит на всё помещение, где сделалось так тихо, что я слышу, как Данте медленно сглатывает.

Толпа расступается перед женщиной с копной серебристых волос, блестящие жемчужины, украшают раковины её остроконечных ушей, а на плече сидит яркая птица. Женщина ковыляет вперёд, тяжело опираясь на богато украшенную трость.

И хотя её волосы не огненно-рыжие, как я их себе представляла, радужки её глаз именно такого цвета. Когда её глаза останавливаются на мне, они вспыхивают ярче, чем кострища, разбросанные по всему Сельвати.

— Что за беспризорницу ты притащил в мой дом, Принчи?

Я моргаю. Я, конечно, не ожидала объятий, но «беспризорница»?

Я сжимаю руки в кулаки.

— Поправьте меня, если я не права, но ведь беспризорники не имеют дома. А поскольку у меня есть дом, который я ужасно люблю, боюсь, что определение, которое вам стоит использовать это посетительница. Или гостья. А касательно того, что меня сюда притащили: уверяю вас, я пришла по своей воле.

Глаза моей прабабки вспыхивают. Я подозреваю, что она в двух секундах от того, чтобы испепелить меня.

— Скацца.

Я так привыкла к этому уничижительному термину, что обычно даже не сержусь, когда меня называют оборванкой, но меня сердит то, что так меня назвал член моей семьи. Оскорбления, может быть, и скатываются с наших закругленных ушей, но они так же проникают внутрь и пронзают наши другие органы.

Я не могу этого допустить.

Бабушка предупреждала меня о том, что Ксема была неприятной женщиной, но я и не подозревала, что она будет напоминать кочергу и одновременно сварливого эльфа.

— Тише, Бо, — шипит она на птицу, сидящую у неё на плече.

Подождите… меня оскорбил попугай? Может ли она тоже слышать птиц или он произнёс это вслух?

Данте, должно быть, понял, что я шокирована, потому что он наклоняется и говорит:

— Этот попугай оскорбляет абсолютно всех, включая принцев.

Ксема останавливается рядом с Доминитой, и они обе окидывают меня взглядом. Их губы кривятся, а носы морщатся. Я чувствую себя так, словно попала на страницы одной из маминых книг о девушке, её ужасной мачехе и злых сводных сёстрах, где девушка, к которой относятся как к паразиту, становится королевой.

Как же это похоже на мою ситуацию.

Мои мысли переносятся к Моррготу. Наблюдает ли он за мной из тени, или занят тем, что следит за раскопками Сьювэла? Как бы мне хотелось, чтобы он сел мне на плечо и испепелил взглядом этих ужасных людей. Может быть, даже прошёлся когтями по их красивым платьям и куснул их.

Что это ещё за мысли? Устыдившись, я стараюсь подавить свою злобу. Бабушка не этому меня учила.

«Несмотря на то, что я никогда не сяду тебе на плечо, когда я стану цельным, мы можем научить их хорошим манерам».