— Его рассказ рисует Птолемея в плохом свете, — говорит мой дед.

Мне кажется, что Сильвиус бормочет что-то вроде: «Тимеус мерзкий человек».

Уничижительный взгляд, который бросает на капитана мой дед, говорит мне о том, что я должно быть правильно его услышала.

— Прошу прощения. Мой комментарий был неуместен.

— Смотри, чтобы твой язык не развязался в его присутствии.

— Он будет присутствовать? — спрашивает Сильвиус. — Я думал, Като уладил финансовый вопрос с вашей внучкой…

Я так сильно наклоняюсь вперёд, что моя туфля зацепляется за шов между каменными плитами и очередным золотым мостом. Я начинаю размахивать руками и ударяю ими стражника, идущего впереди. Он разворачивается и срывает ужасный кинжал со своей портупеи.

Я отпрыгиваю назад, подняв руки.

Лезвие свистит в воздухе. Я ожидаю, что оно полетит в мою сторону, но Юстус направляет его на стражника.

— Убери оружие, пока я не отрубил тебе руку, сольдато.

Услышав приказ, солдат округляет свои серые глаза, и его кадык поднимается над высоким воротником его униформы.

— Скуза, генерали.

Он опускает свой клинок и глаза в пол.

— Будет некрасиво, если вы перережете девушке горло до того, как она успеет искупить свои грехи.

Это уже второй раз, когда я принимаю его неприязнь ко мне за доброту.

Несмотря на то, что оливковые деревья не заслужили моего гнева, я сердито смотрю на них и на ветви, с которых свисают золотые плоды. На нашей стороне оливки вырастают желтовато-зелёного цвета, а не желтовато-жёлтого. Думаю, эти сорта вывели специально, чтобы их плоды подходили по цвету к мостам и колоннам зданий, которые возвышаются за шершавыми стволами.

Данте упоминал, что живёт в доме с позолоченными колоннами. Он даже показывал мне его однажды с крыши нашей школы, но его было трудно разглядеть из-за богатой растительности. Может быть, это его дом?

Должно быть, я задаю этот вопрос вслух, потому что вся делегация останавливается, а два мужчины, возглавляющие её, поворачивают головы и смотрят на меня.

— Да. Это дом принца Данте, — отвечает Юстус. — Хотя я слышал, что ему гораздо больше нравится ночевать в грязном борделе, в котором ты трудишься.

ГЛАВА 28

Меня подмывает поправить Юстуса Росси, сказать ему, что заведение, которое он называет борделем — в первую очередь является таверной, но я прикусываю язык, потому что мне всё равно, что он думает обо мне и моей работе.

— Вы ошибаетесь. Данте не ночует в «Кубышке».

— Данте? — одна из бровей моего деда ползет на лоб.

— Я училась с ним в школе, поэтому мне сложно использовать его титул.

— Моя дорогая, для человека, который получил лучшее образование, какое только есть в нашем королевстве, ты говоришь и ведёшь себя, как скацца из Тарелексо.

Что же он за человек! Я передвигаю имя своего деда на самый верх списка людей, которых лишу власти, как только стану королевой.

Три моста спустя, я не только успеваю составить список идеальных кандидатов на его должность, но и дойти до самого сердца Исолакуори. Здесь ещё больше стражников, чем в бараках на островах — целый полк, состоящий из мужчин, одетых в белые одежды с золотыми портупеями, которые перекинуты через их широкие плечи. Рукояти их мечей сверкают, хотя и выглядят гораздо скромнее, чем у Юстуса.

Солдаты не мигают и не смотрят в нашу сторону, когда мы проходим мимо них, и напоминают скорее статуи, чем людей. Интересно, нарушит ли кто-нибудь из них строй, если я что-нибудь выкину, или они выполняют чисто декоративную функцию?

Хлопок руки по чьей-то шее заставляет меня перевести взгляд на деда, который только что раздавил насекомое, не дав ему дожить свою эфемерную жизнь.

Я люблю не всех животных — всё же некоторые из них кусаются — но я не могу не начать презирать этого мужчину ещё больше из-за его безжалостности. Точно так же я не могу перестать представлять, как огромный рой пчел опускается на него и заставляет его упругое тело раздуться. Конечно же, он утопит их раньше, чем они успеют вонзить в него свои жала, но это было бы то ещё представление.

Стена из мускулов заканчивается массивными золотыми дверями, на которых выгравированы солнечные лучи, такие же как на короне Люса.

— Открыть двери! — кричит Юстус.

Воздушный фейри, который до этого хотел проткнуть меня своим кинжалом, выпускает потоки ветра из своих ладоней, которые сдвигают толстый металл. Двери со скрежетом открываются, и за ними оказывается вход, украшенный мозаикой с изображением солнца, окруженного образами четырёх божеств, все они мужского пола.

Когда я была моложе, я спросила бабушку, почему у фейри нет ни одного божества женского пола. Она объяснила, что таким образом женщин заставили верить в то, что они менее значимы, а мужчинам помогли почувствовать себя более значимыми. Мне понадобились годы, чтобы понять, что она имела в виду.