О подобном развитии событий не могли не догадываться башкирские бии, по крайней мере, те, чьи племена занимали земли на юге Башкортостана. Не исключено, что еще в преддверии вражеского нашествия многие из них, лишь прознав о начавших прибывать в Приуралье с востока новых крупных соединениях монголов, отнюдь не стремились к выступлению против врага с оружием в руках, а изъявляли готовность, занимая выжидательную позицию, к сотрудничеству с новыми хозяевами Дешт-и-Кипчака. За примером далеко ходить не надо, стоит вспомнить, как повел себя в 1237–1238 годах князь Ярослав Всеволодович, и пальцем не пошевельнувший для оказания помощи брату своему Юрию — великому князю владимирскому, наблюдая издалека за тем, как Орда испепеляет Северо-Восточную Русь. Естественно, в среде башкирских вождей присутствовали «свои» Ярославы, чью позицию, кстати, невозможно трактовать однозначно отрицательно, но были и личности, в свершенных подвигах и поступках равные Евпатию Коловрату или Васильку Константиновичу [80] , и таких было большинство. Поэтому, когда ранней весной 1236 года монголы начали новое наступление, их ожидало, судя по всему, непродолжительное (по причине неравенства сил), но отчаянное сопротивление башкир. В башкирском историческом эпосе достаточно емко отражены несколько фрагментов, относящихся непосредственно ко времени монгольского вторжения 1236 года, причем достоверность «легендарного» материала вызывает определенный процент доверия даже в сравнении с такими хрестоматийными источниками, как «Сокровенное сказание» или «Юань ши», неоднократно пересекаясь, если не соперничая с ними в плане изложения случившихся событий и действий героев. Не будет излишним привести несколько фрагментов, посвященных последним актам прямого противостояния башкир вражескому нашествию.

«В старину хозяевами этих мест были башкиры, — гласит предание "Акман-Токман". — Богатство здешних земель и вод не описать словами. <…> Кочевали башкиры со своими стадами и табунами с одного кочевья на другое. Каждый род, аймак имел свое место на весенних, летних, зимних и осенних стойбищах. Но вот нагрянула с востока страшная черная рать. Было это летом [81] . Все люди, вся скотина были на яйляу, в лесу, в горах, в долинах рек. Через башкирскую землю шла только часть вражеской рати. Основные же силы проходили южнее, по прияицким землям. Вскоре затем монгольский хан послал к башкирам своих нукеров — воинов — и вынудил народ покориться» [6, с. 168]. Предание бурзян дополняет сказанное: «Жестокие битвы происходили во времена… Батыя. Народ охранял свои земли, старался не пускать ханские войска в леса и горы. Особенно кровопролитным был бой на Тимеровском хребте около деревни Тимерово нынешнего Бурзянского района [82] . От пролитой крови побурела вода в реке, что протекала рядом. После этого ту реку стали называть Бузарган (потемневшая, доел, посеревшая, помутневшая). Там же, на хребте, есть девятнадцать курганов. Говорят, это могилы погибших в том бою девятнадцати батыров. Местные жители скрывались от ханских воинов в горных ущельях» [6, с. 165]. Еще в одной легенде рассказывается: «Когда монголы подступили к нашим землям, башкиры все как один поднялись против пришельцев. Но силы были слишком неравны, и предкам пришлось уйти в леса. И воевали они как партизаны много-много лет. С тех пор про башкир пошла слава как об отчаянных воинах» [1, с. 157] [83] .

Действительно, после столь красноречивых свидетельств (а свидетельствам этим, пусть и эпическим, нет смысла не доверять) очевиден факт поражения башкир в открытом военном противостоянии с «черной ратью» завоевателей. Вместе с тем на деле все выглядело несколько иначе, и монголам пришлось пойти на беспрецедентный шаг, выражавшийся в установлении с неподдающимся народом прямых переговоров, направленных на скорейшее урегулирование конфликта. Этому способствовало несколько факторов, с которыми они столкнулись и которые в своей реализации путем дипломатической дуэли не противоречили военно-политическим принципам, исповедуемым монгольскими правителями.

Как известно, главной целью всего Великого западного похода являлось овладение Дешт-и-Кипчаком. Земли и государства, расположенные к северу от степного пояса, рассматривались завоевателями по большей части лишь в качестве вассалов, не лишенных традиционных форм управления, но обремененных определенной долей участия в общегосударственных, главным образом финансовых, вопросах — попросту, взимания дани (подобная стратегия в отношении сателлитов, в частности Руси, на протяжении нескольких столетий имела грандиозный успех). В 1235–1236 годах монголы, применяя на Южном Урале лозунг «кнута и пряника» и не пренебрегая предварительными устрашающими актами террора на части башкирских земель, направили в еще не тронутые разорением кочевья своего представителя, которому необходимо было «уговорить» противную сторону «добровольно» подчиниться.

Основной задачей завоевателей непосредственно в кампании 1235–1236 годов была Волжская Булгария — могучая держава, с подчинением которой крупнейший торговый путь, пролегавший по Итилю-Волге и Каме, переходил под их контроль. Субэдэй как «начальник штаба», тщательно спланировав действия монгольских корпусов против булгар, уже наметил и строгий график будущей войны в Восточной Европе в 1237–1240 годах. Жертвами должны были стать кипчаки и Русь. Наличие подобного графика продвижения войск в западном направлении отрицать не приходится — стратегия Чингис-хана подразумевала его существование как само собой разумеющийся весьма важный нюанс военного искусства. Ярким примером тому может служить знаменитый рейд Субэдэя и Джебэ 1220–1223 годов, когда Чингис-хан наказал им покончить «эти дела в трехлетний промежуток времени» [40, с. 209]. Экстраполируя обстоятельства планирования того похода на военно-политическую обстановку, складывающуюся на стыке Азии и Европы в 1235–1236 годах, следует предположить, что Чингисиды и их полководцы не могли счесть хоть как-то оправданной задержку даже небольшой части своих войск на Южном Урале. Орда уходила на Запад. Орда стремилась овладеть богатствами Запада, а уничтожать немногочисленные, но готовые сопротивляться вплоть до последнего человека башкирские племена, теряя при этом воинов и время, монгольские военачальники всех уровней не посчитали нужным и избрали путь переговоров, тем более что городов — торговых урбанизированных центров, где можно было поживиться богатой добычей, на Южном Урале не существовало.

Итак, переговоры начались. Венгерский монах-доминиканец Юлиан, совершивший в 1235–1237 годах путешествие в «Великую Венгрию», легендарную прародину венгров, располагавшуюся на территории расселения башкирских племен на Южном Урале, оставил по этому поводу весьма интересный фрагмент в своем докладе Папе Римскому Григорию IX. В частности, в его сообщении говорится, что автор «в этой стране венгров… нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки]» [1, с. 263]. Пребывание Юлиана на Южном Урале четко датировано весной — началом лета 1236 года. В документе указано, что он «отправился в обратный путь за три дня до праздника св. Иоанна Крестителя (20 июня 1236 года)» [1, с. 263], что позволяет конкретизировать время проистекавших между монголами и башкирами переговоров. О том, что Чингисиды и монгольский генералитет придавали начавшимся переговорам весьма большое значение, свидетельствует фигура посла, отправленного ими в башкирские кочевья. Очевидно, этот человек, владевший несколькими, в том числе и европейскими, языками, являлся личностью неординарной, статусной, по-своему «штучным товаром» и использовался руководством в особо важных случаях. Следует предположить, что послом к башкирам был направлен некий… англичанин по имени Роберт — участник восстания 1215 года против короля Иоанна Безземельного, а затем, после подписания Великой хартии вольностей, бежавший в Святую землю, где он обнаружил в себе дар полиглота. Его способности были замечены монголами, к которым он вместе с несколькими купцами-мусульманами в начале 1220-х годов попал в плен, и с тех пор верой и правдой служил новым хозяевам [31, с. 307–308; 45, с. 299]. Именно Роберта, знавшего венгерский язык, Бату посылал впоследствии на переговоры к венгерскому королю Беле IV, и, по-видимому, именно о нем упоминает в своем докладе Юлиан. Впрочем, закончил свою карьеру Роберт плачевно: в 1241 году на подступах к Вене попал в плен к австрийцам, где его рассказ успел записать французский священник Иво из Нарбонны, ну а сам англичанин вскоре был казнен [31, с. 307–308]. Возможно, упоминание об этом авантюристе спорно, но, по-видимому, он являлся первым англичанином, побывавшим в Башкирии [84] .

Возвращаясь к событиям весны — лета 1236 года, вновь обратимся к Юлиану, указывавшему на то, что в момент переговоров «татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании (т. е. Германии, и не это ли еще одно доказательство тщательно планировавшегося похода на запад?! — В.З.), но дожидались они другого, которое послали для разгрома персов» [1, с. 263]. Приведенный фрагмент позволяет сделать как минимум два вывода: во-первых, монгольское войско, вернее, какая-то его часть, расположившаяся в районе Яика — Сакмары, верховий Ика, поджидало дополнительные соединения, и необязательно из Персии; во-вторых, если принять во внимание, что монголы находились в «пяти дневках» пути (и это с точки зрения монаха Юлиана, измерявшего расстояние в «одну дневку», скорее всего, максимум в 30–40 км), то, учитывая скорость, с какой могли передвигаться отряды завоевателей, совершая порой молниеносные переходы в 120–150 километров в день, становится очевидным, что их посол, имея за спиной столь веский аргумент, вел переговоры с башкирами, образно говоря, приставив нож к горлу, если под ножом подразумевать изготовившиеся к удару тумены [85] . Кто усомнится в том, что монголы могли в случае провала «переговорного процесса» внезапно «изгоном» обрушиться на земли башкир? Удар монгольской конницы был опасен еще и тем, что для нее не существовало созданных природой препятствий — будь то безводные на много переходов пустыни, безбрежная тайга или горы. История монгольских завоеваний буквально кишит экстремальными военными операциями. Если для военнослужащих иных веков переход через Альпы (неважно, Ганнибалом или Суворовым) или знаменитый «ледовый поход» эпохи Гражданской войны в России сами по себе представлялись воинским подвигом, то для монгольских соединений в XIII веке подобные акции были рутиной. Поэтому ни леса, коими в те времена был густо покрыт Южный Урал, ни горы не являлись преградой на пути завоевателей.

Юлиан, в свою очередь, не дождавшись окончания дипломатической дуэли, развернувшейся между башкирами и монголами, несмотря на то что «…венгры и пригласили его остаться [86] , отказался (от их предложения. — В.З.)» [1, с. 263] и поспешил как можно скорее ретироваться из региона, который в считанные дни мог превратиться в арену ожесточенных столкновений и опустошительного нашествия. Весьма существенным в свете рассматриваемой проблемы представляется маршрут возвращения Юлиана в Центральную Европу, потому как «когда он пожелал вернуться, те венгры указали ему другую дорогу, по которой он бы мог быстрее добраться» [1, с. 263]. Действительно, отправившись из Башкирии 17 июня, Юлиан, путешествуя «то по воде (рекам Агидели и Каме. — В.3.), то по суше… верхом» [1, с. 263–264], через Северо-Восточную Русь и Польшу добрался к концу 1236 года до «своей» Венгрии, неся королю Беле IV тревожную весть о том, что монголы рассчитывают вскоре достичь Германии… Изменение прежнего маршрута, по которому Юлиан через Константинополь, Тамань, Северный Кавказ, Нижнее Поволжье прибыл на Южный Урал, легко объяснимо. Дело в том, что степи восточного Дешта, а следовательно, и все дороги-шляхи, пролегавшие через него, были отныне перерезаны монголами. Более того, положение дел усугублялось тем, что некоторые отряды из состава «южного крыла», переправившись через Итиль, начали операции на его побережье, «закупорив» низовья реки по обе стороны и прервав тем самым водный путь. К лету 1236 года монголы полностью контролировали ситуацию в регионе, «оседлав» территории от Каспия до Урала. На смену немногочисленным отрядам Джучидов, чье присутствие на этих землях было фрагментарным, явилась Орда, готовая достичь «последнего моря».