— Он тебе просто не нравится.

— Не «просто». Он мне крайне не нравится. И однажды мистер Киттон поступит с тобой так, что и тебе он перестанет нравиться. Я просто не хочу, чтобы для тебя это стало неожиданностью.

Повисла тишина.

Джаспер ее нарушил:

— Я рад, что ты мне поверил. Рад, что мы занялись тайной Фиша.

— Мы занялись тайной Фиша, поскольку обстоятельства сложились таким образом, что игнорировать ее стало невозможно.

— Из-за того, что Фиш лежит у тебя в кабинете?

— Не только. — Натаниэль Доу выглядел и говорил так, будто бы отвечал не племяннику, а вел беседу со своим внутренним голосом. — Мне тут вспомнилась старая история про грабителя, у которого порвался мешок с награбленным, и сыщик просто прошел по следу из просыпавшихся монет. Вот и мы так же: идем по следу из монет, подбираем каждую из грязи, двигаемся дальше.

— Я не понимаю.

Доктор Доу покачал головой и сменил тему:

— Почему он пришел именно к нам? — задумчиво проговорил он.

— Потому что в нем застряли целых три пули, а ты — доктор, — заметил Джаспер.

Натаниэль Доу поморщился — он не любил подчеркивание очевидностей.

— Отчего он решил, что мы не сдадим его полиции? — уточнил он. — Или Ригсбергам? Что мешало мне отправить письмо мистеру Портеру в тот же миг, как грабитель банка свалился без сознания на моем пороге?

— Потому что Портер и сам злодейский злодей?

— Предположительно, — напомнил доктор. — До сих пор он ничего злодейского не сделал.

— А горемычный порошок?!

Доктор Доу пожал плечами.

— Полагаю, он всего лишь исполняет возложенные на него начальством обязанности, — сказал он. — Ты ведь не станешь винить бюрократов из Паровозного ведомства из-за тысяч служебных проволочек? Или приказчиков в рыбных лавках за то, что они на самое видное место выкладывают свежую, только выловленную в облаках рыбу, а в пакет покупателю заворачивают рыбу второй и порой даже третьей свежести…

Джаспер был поражен.

— Ты что, оправдываешь их? Они заставляют людей быть плохими!

— Это просто метод ведения дел, — сказал доктор. — Да, премерзкий, но это Габен.

— Если бы люди узнали…

— И что же тогда произошло бы? — презрительно бросил доктор Доу. — Бедолаги прекратили бы становиться в очереди к горемычным кассам за ссудой? Люди стали бы добрее? Меньше злодеев бродило бы по улицам? Ничего не изменилось бы, Джаспер. Я знаю множество людей, которым не требуется никакой горемычный порошок, чтобы быть подонками и мерзавцами. Ты помнишь миссис Уилби, которая приходила ко мне со сломанными пальцами? Ее муж ни разу не посещал банк Ригсбергов — его скобяное дело и без того прекрасно живет. Он не был жертвой действия банковского яда, но это не мешало ему забавы ради защемлять бедняжке пальцы дверным косяком. Мне пришлось ампутировать ей руки, Джаспер.

— Я помню, — угрюмо проговорил мальчик.

— До недавнего времени я тоже не посещал банк на Неми-Дрё, но мне ничто не помешало вызвать к себе мистера Уилби и под предлогом лечения простого насморка удалить у него кое-что из мозга, чтобы он стал тем, кто он есть сейчас — растением, которое никому не способно причинить вред. Плохие люди — это просто плохие люди, Джаспер. И порошок не сильно это меняет.

— Это не то же самое! — возмутился Джаспер. — Ты помог миссис Уилби.

— Навредив другому человеку. Мне никто не давал права так поступать. Просто в один момент я решил, что это необходимо, и я это сделал. Я плохой человек, Джаспер, я принимаю это. Но есть и хорошие люди. Те, которые помогают другим…

— Кто, например?

— Сестра Спун.

Сказав это, доктор побелел и закрыл глаза. Джаспер увидел, как его веки задрожали.

Мальчик помнил сестру Спун. Она и правда была очень доброй. Как могла, пыталась облегчить боль пациентов. Она часто присматривала за Джаспером, когда родители оставляли его в Больнице Странных Болезней, а дядюшка был занят на операции. Она была очень молодой, носила чепчик и у нее была такая теплая улыбка. Она совсем не подходила для этого города, и он частенько думал, что ее прислали сюда по почте из места, где все хорошо, и люди любят других людей. Она очень сильно отличалась от прочих медсестер Больницы Странных Болезней, злобных, старых и скрюченных, ненавидящих пациентов и лебезящих перед важными докторами. Сестра Спун была единственным светлым пятнышком в жутком месте без надежды, куда люди попадают, когда им очень плохо. Однажды ее нашли на полу в больничной котельной, избитую и изорванную так, что от нее живого места не осталось. Ходили слухи, что это сделали прочие медсестры, но никто так и не был наказан. Доктор Доу ушел со своего поста заместителя главного хирурга вскоре после случившегося. За все эти годы он ни разу не произнес имя сестры Спун, и Джаспер решил, что сейчас это произошло из-за того, что все еще действует горемычный порошок, который заставляет дядюшку говорить то, чего он не хочет.

Джаспер хотел сказать что-то утешительное, но все, что приходило ему на ум, казалось глупым и бессмысленным. Все это могло лишь сильнее разозлить дядюшку.

— Он выветрится, — пообещал Джаспер, и вдруг оказалось, что это было именно то, что требовалось. Дядюшка тяжело вздохнул.

Мальчик продолжил:

— Я знаю. Я же тоже им дышал. Но он выветрится, и твое противоядие…

— Это не противоядие. Это был ликер «Круазетт». Он немного меня успокаивает.

— Знаешь что? — улыбнулся вдруг Джаспер. — Ты и правда плохой человек. Ты сломал варитель. Выместил злость на бедняжке.