Он, выходит дело, военный бывший, врага не боялся, участвовал в кровопролитных боях, а в классе никакой дисциплины. Во время перемены ученики что только не вытворяли, как черти по решеткам лазают вверх ногами, у нас на окнах решетки были, как у Гоголя в «Вие»: «…рассвет начался, и все черти застряли в решетках церкви». И тут они как черти лазают, орут, кричат, бегают как сумасшедшие. Вроде уже четвертый класс, здоровые ребята, по крайней мере, по сельским понятиям. В деревне как, если вырвет подросток плуг из борозды и переставит его в другую борозду, то он уже все – мужик здоровый, курит, работает, пашет, содержит всех, кормит. А в городе, как мне показалось, что они как дети, но были злые хулиганы, издевались над своим учителем.

Доска стояла на ножках, за ней батарея. В каждом классе есть такие остряки веселые, смешить любили. Кто-нибудь из этих клоунов за доску залезет, учитель отвернется спиной от доски, а он сверху рожи всякие строит и тут класс весь «ха-ха», смеется, а военный не понимает в чем дело. Мне его было очень жалко. Надо выходить из класса и входить строем. Учитель:

– Ребята, стройтесь, ребята, стройтесь.

Никто его не слушается. Входит уборщица:

– Сейчас я их построю.

Берет швабру «бум-бум», одному шваброй по заднице, другому подзатыльник. И смотришь, она всех за пять минут выстроила:

– А ты вот, ну что ты за учитель.

Он месяц с нами промучился и ушел.

В школе нам на большой перемене давали булочку, такую небольшую булочку, чтобы мы подкрепились. Шпана у нас эти булочки отнимала, в классе их была целая группа. В это время в кинотеатрах шел фильм «Секретарь райкома». В этом фильме секретаря подпольной партии райкома поймали немцы. Он партизан, а прикидывается простым человеком – крестьянином, придуривается. Его немец уговаривает:

– Слушай, ты будешь есть бела булка, ты будешь иметь три корова, ты нам помогай, делай нам помогать.

В фильме ему удалось от немцев убежать.

Вот у нас в классе подходит кто-нибудь: «Ты, хочешь есть бела булка, иметь три корова», – и возьмут булку у тебя и отнимут.

После этого учителя военного пришла учительница старой закалки, ей уже лет было, наверное, 50, но нам казалось, она уже такая маленькая, сухонькая, но очень строгая. У нее в руках всегда была длинная линейка. Она эту линейку не выпускала из рук. Сейчас говорят: «Нет, детей строго воспитывать нельзя». Но только дети почувствуют вашу слабость, панибратство – все, они вас уважать перестанут. Новая учительница объясняет урок или спрашивает домашнее задание, кто-нибудь начинает болтать или фокусы устраивать, как раньше, она треснет линейкой кому-нибудь и сразу он притихает, смирно сидит, рожи не строит.

И в такой военно-политической обстановке я и был назначен классным организатором с этим дисциплинарным журналом. В классе большинство хотело учиться, а эта группа всех терроризировала, мешала учиться. Я по-хорошему подхожу и говорю:

– Слушай, парень, ты на уроке не кричи, если ты еще будешь кричать, я тебя все-таки запишу.

А он говорит:

– А мы тебе по морде надаем.

Я говорю:

– Ладно, хорошо, надаете по морде, но мне все равно, перестаньте хулиганить, все равно запишу.

Я в открытую говорил. Кого туда запишешь в журнал дисциплинарный? И сидишь и думаешь. В итоге дисциплинарный журнал был пустой. Учительница у меня журнал дисциплинарный брала, пишет в нем красными чернилами. «Что у тебя все тихо сидели что ли?» Учительница наша была с огромным с опытом и, видно, понимала, что такой советский способ организации дисциплины в классе ставит меня в крайне затруднительное положение и перестала проверять мой журнал, а вскоре их вообще отменили во всей школе. В учебе я заметно подтянулся и четвертый класс я уже завершил нормально.

Однажды, правда, попал с этой булкой, которую нам давали в школе. Рядом со школой была толкучка, это маленький базарчик. Люди толкутся, у одной один товар, у другой – другой товар. Сейчас бы это назвали тусуются. Перекупают друг у друга. Я выхожу из школы, булку эту в карман. Через рынок иду, а тут рядом с военного завода рабочие выходят и эти булки покупают у школьников: «Булка есть? Есть булка?» Три рубля, что ли, она стоила по рыночным ценам. Подходит:

– Парень, есть у тебя булка?

Я говорю:

– Да есть.

– Давай, на, тебе три рубля и отдай нам булку, а то у меня ребенок болеет.

Я только отдал свою булку, меня милиционер за шиворот поймал и повел меня в милицию, в отделение. Он говорит:

– Ты зачем булками торгуешь, спекулянт?

Я говорю:

– Какой же я спекулянт, если она просила ребенка кормить.

Он говорит:

– А зачем тебе деньги, что ты ей продал?

Я милиционеру не сказал, что мне надо папиросы купить или что-нибудь, кто мне денег даст, я же втихаря покуривали. Милиционер говорит: