Где-то после обеда, должен был пароход пройти мимо. Мы с острова кричим мужикам, которые на том берегу: «Лодку давайте!» – орем все втроем, как можно громче, громко, голоса уже надорвали. Один рыбак наконец-то услышал и приплыл за нами. Мы переехали с острова на берег, к причалу. Перебрались на причал, стоим, ждем.

Вокруг нас местные жители с мешками, все кто с чем, и мы с кошелками ждем этот пароход, обратно ехать. И выплывает наконец-то, как говорится, «из-за острова на стрежень» наш пароход.

Раньше пароходы плавали так медленно, как черепахи. Если еще вверх по течению, то это вообще – гаси свет, еле-еле. Пароход-то наш назывался хорошим именем: «Товарищ». И вот этот «Товарищ» прошпарил мимо нас во все лопатки и не остановился.

Народ заволновался, люди стоят на причале, трудно назвать причалом – сбитые бревна. Люди, орут: «Товарищ, товарищ! Куда же ты!» – а он, этот «Товарищ», и усвистел. А потом другой «Товарищ» еще через три дня должен приплыть.

Долго думали, что делать – один мужик говорит, здесь где-то узкоколейная железная дорога была, и там станция должна быть. Мы все:

– Давайте пойдем пешком.

Нам объяснили:

– Пойдете по этой дороге, потом повернете на небольшую дорогу. Не заблудитесь, идите.

Вот, мы пошли. В лесу быстро потемнело, ночь. Кругом кочерыжки эти, корни, спотыкаемся о них, у нас фонаря нет. У каждого у нас ножик был. Вынул я из кармана, вперед иду, нож в руке держу, страшно. Кругом светлячки светятся на головешках даже и летают.

Набрели мы в темноте на какую-то избушку. Для какой цели она была здесь поставлена, непонятно, может быть лесорубы жили, или может, охотники останавливались. Мы в эту избушку вошли, думаем: «Ну что, мы не дойдем так, потому что ночь, не видно ничего, давайте будем ночевать». И мы в этой избушке расположились, на нарах сбитых из жердей.

Только я стал задремывать, слышу – шлеп, шлеп с потолка и какой-то шорох кругом. Все начинает чесаться, что-то ползает по нам и кусается. Мы – спички были – зажгли спичку – матерь божья! Сколько же там клопов! И эти клопы, они так нас облепили, обрадовались – видно, давно не ели – что ребята пришли очень вкусные. И начали они нас сосать, кровь пить. Настоящие вампиры. Вылезли на воздух, на улицу, а там комаров полно, мошки.

И вот еле-еле мы прокувыркались без сна всю ночь, но я нигде не видел таких жирных, здоровых клопов. Хотя после войны клопы в Москве были, у моего тестя, они в старой мебели жили. Он боролся с ними отважно и изобретательно, но результат был небольшой. Мне было тогда страшно и удивительно: как же, там же людей практически не было, а клопы такие здоровые и жирные?

Светать стало, солнышко встает, осмотрелись, вот, она, дорога, ночью мы не сбились с нее. Пошли, топали, топали, топали – притопали на разъезд. Не разъезд, а маленькая станция, узкоколейная дорога, дрезина ходила. Ждали мы долго его, приехала маленькая дрезина. Мы сели в нее и поехали в Новосибирск.

Приехали домой – какой же нам закатили скандал! Вначале обрадовались, что вот, нашлись, молодцы все-таки.

– И где же вас черт носил? – они нас спрашивают.

Отец говорит:

– Я тут всю на уши, весь мясокомбинат, всю охрану, и всех пожарников и речников на уши поставил искать вас.

Они искали – искали и так где-то там… не знаю, где уж они нас искали – и на воде, и под водой, куда мы делись. А мы с корзинками, с ягодами заявились домой.

И мы не думали о том, что родители за нас беспокоятся – они так особенно не беспокоились, когда мы тут болтались где-то по речке недалеко, в пределах парка Заельцовского, бора соснового. Здесь-то мы – и ночью нас не было, и вечером не пришли.

Этот эпизод, он настолько мне врезался в память, что нельзя так поступать с родителями.

– Да что с нами случится! Что вы тут…

А они говорят – мама особенно воспитанием занималась – говорит:

– Если вы еще раз так поступите, я вас так выдеру, что вам… не хуже как раньше, как розгами отдраю.

Но она не розгами, она так, конечно, пугала нас, никто нас не лупил, ничего. Но вернусь я к своим событиям, которые происходили в Омске. Уехал отец в Москву – в Омске он как-то не прижился, работа вроде у него там неинтересная.

В Омске, я ничего так, подтянулся уже, немного подрос. К зубному врачу ходил, зуб лечил. Молодая врачиха, я ей нравился, наверное. «Ох, какие ко мне мальчики стройные приходят», – как она рассказывала другим женщинам.

Отец через некоторое время вернулся из Москвы и говорит:

– Все, собираемся, уезжаем. В Армавир меня пошлют.

Он очень хотел на юг попасть работать, потому что на юге там теплее, мы намерзлись зимой у бабки и везде.

Нам казалось, что юг – это вообще райское место, виноград растет, Армавир, красивое название. И мы заявились в Москву – оказывается, тут жить негде.

Оказывается, отец и от Армавира отказался. Встретил своего приятеля и устроил тот его в трест «Росмясо» – организацию республиканского подчинения, который заведовал всеми подмосковными мясокомбинатами. Он ушел из союзного министерства, говорит: