Вспомнив Тос-Танму, я долго смеялась. Это в первый раз после смерти отца.

15 мая.

Сегодня была на собрании тожзема. Оно проходило на лугу около села. Начальство из райцентра критиковало наших таргаларов за то, что запоздали с весенним севом. Очень удивилась, увидев на собрании Мыйыс-Кулака. Он ведь, говорят, совершенно глух... Сидел возле важных таргаларов, приложив к уху свой рог. Люди горячатся, спорят, а он сидит как ни в чем не бывало. Что значит глухота. Лучше б у него не было руки или ноги: по крайней мере, понимал бы, что к чему.

...1952 год. 18 декабря.

Накануне, поздно вечером, вернулась из Кызыла — ездила на совещание животноводов. Должна была вернуться еще два дня назад. Но пришлось добираться на машине, потому что... В общем, получилась история — уступила свой билет на самолет. Попался мне сержант-пограничник. У него умер отец, спешил домой, на похороны, а все места заняты... У него был такой грустный вид. В общем, иначе не могла. Не простила бы себе черствости. Он так был рад, что даже поблагодарить забыл. Схватил билет — только его и видели... Любил, наверное, своего отца. Я ведь тоже любила»...

Эрес торопливо вытащил из-под койки чемодан, выбросил оттуда все, что было. Погоны... Билет, в который завернута красная звездочка. Эрес осторожно развернул его и несколько раз прочел: «Кыргыс». Почему же так? Ведь фамилия Долааны Монге. Как же я не запомнил ее лица? Удивительно!

Он все еще не мог поверить... Все сходилось. Эрес из Кызыла вылетел пятнадцатого. Долаана в тот же день отдала свой билет сержанту. Шестнадцатого была в Шагонаре, семнадцатого — в Агылыге, а восемнадцатого, как сказано в дневнике, — вышла на работу — с опозданием. Все точно. Тогда в аэропорту была она, Долаана!

Он стал читать дальше:

«1 мая.

Сегодня большой праздник. Праздник людей труда. И очень хорошо, что именно в этот день в моей жизни произошло незабываемое событие. С сегодняшнего дня я уже не Долаана Кыргыс, а Монге. Таков уж закон жизни: войлок растягивается, человек растет. Сенди Монге хороший парень. Надеюсь, в своем выборе я не ошиблась. Свадьба прошла как нельзя лучше: и старые обычаи были соблюдены, и новым, советским, отдали должное».

Теперь у Эреса не было никаких сомнений: тогда, в порту, ему помогла Долаана. Но где же ее муж Сенди? Почему она живет одна? Такая добрая, ладная, веселая — и одна. Неужели этот Сенди Монге мог ее бросить? Что за бессовестный дурак! Была бы она сейчас здесь, он бы не побоялся сказать все: как он ей благодарен и как любит...

Дальше следовала запись:

«Скоро я стану матерью. Сенди уже не выезжает на дальние работы, боится, как бы в трудный момент я не осталась без помощи. Но у него есть большое желание вспахать целину в верховье Агылыга и посеять там хлеб. По этому поводу он несколько раз ходил в правление. Но дело — ни с места: таргалары, как всегда, осторожны, боятся поднимать исконно пастбищные земли. Но ведь пастбищ и так хватает, даже с излишком. У Сенди на этот счет свои соображения. «Поеду и засею полгектара, — говорит он, — а осенью таргалары увидят, какой богатый урожай даст целина, и согласятся со мной — освоим новые земли». Я ему не перечу. Завтра он съездит в верховье, готовит плуг, подбирает сильных лошадей».

Эрес поглядел в окно. Городок словно вымер. Весна. Страдная пора. Люди в разъезде. Все они связаны с горами, с колхозными отарами, с землей. Земля связала и их — Долаану, Сенди, Эреса.

Надо же так! Билет на самолет ему дает совершенно незнакомая девушка, и она оказывается Долааной. А в то время, когда он служит на границе, чужой ему человек мечтает распахать целинные земли в верховьях Агылыга, те самые земли, которые не дают ему покоя. Поистине, мир тесен. Мелькнула смутная мысль, которую он мог бы выразить так: «Во всем есть какая-то мудрая закономерность. Может быть, сама жизнь сводит людей, духовно близких друг другу». Он нежно провел ладонью по обложке тетради и с каким-то счастливо-суеверным чувством принялся читать дальше.

«...Вечер сегодня удивительно тихий, ясный. Мы с Сенди ходили на берег Улуг-Хема. Потом он настоял, чтобы я присела отдохнуть: мне нельзя переутомляться. Очень внимательный мой любимый. Сенди долго смотрел на сверкающие в лучах заката волны Улуг-Хема. И вдруг спросил:

— Если будет мальчик, как мы его назовем?

— А как бы ты хотел?

Он подумал и ответил:

— Помнишь, как звали богатыря-крестьянина в русской былине? Микула Селянинович. Это значит: Николай Селянинович. Плут Микулы не могла вытащить целая дружина. Назовем сына Колей. Пусть он будет таким же богатырем — Николай Сендиевич Монге.

Вот ведь давно все обдумал. Что ему возразишь?

13 мая.

Сегодня Сенди уехал в верховье Агылыга. С собой он взял плуг, борону и мешок зерна. «Что там полгектара? — пояснил он мне. — Завтра к обеду вспашу, до вечера забороную и тут же посею. Если что случится тобой, то рядом мать. А к вечеру я вернусь».

«16 июня.

Вот уже месяц, как это случилось. Иногда я кажусь себе чужой на этой земле. Все валится из рук. Эти строчки больше для сына, чем для себя. Если я что и забуду со временем, то запомню сердцем. Для Коли же нужны подробности.