И единственная моя попытка соблазнить его под влиянием полнолуния, когда я вообразила вдруг, что так будет только лучше для всех, я ведь видела, как он смотрел на меня, знала, что чувствовал, и мне, сказать по чести, нравилось молчаливое его, застенчивое обожание, нравилось, что он не лез ко мне, не распускал руки, не говорил пошлостей, полагая, будто меня должны возбуждать подобные сальности.

Ужасная, неловкая попытка, закончившаяся его твердым отказом и моим стыдом. После я решила, что никогда, ни под каким видом не должна поддаваться инстинктам, не должна давать себе воли, по крайней мере, пока не взойду на брачное ложе. Мужчины-оборотни могут делать что пожелают, но у нас, женщин-оборотней, такой свободы нет.

Смешно ныне сравнивать то, что было тогда, с произошедшим накануне. Арсенио и Байрон инкубы и они старше, опытнее, чем был Финис в те годы…

Щеки заливает краска при мысли, как далеко инкубы могли бы зайти, позволь я подобное, и именно в этот момент по обыкновению смущенная Дороти шепотом, точно опасаясь, что Эван услышит ее, сообщает о приезде Клеона.

Спокойствие рушится в одно мгновение, будто и не было его.

В первую минуту я даже не могу сообразить, что ему, гостю незваному, нужно, чувствую лишь, как умиротворение, скоротечное, как и все хорошее в моей жизни, покидает меня, словно последнее летнее тепло, уступающее промозглой сырости межсезонья. Затем вспоминаю и, велев Дороти держать язык за зубами, выхожу из дома.

Мобиль и хозяин его ждут на прежнем месте, точно и не уезжали никуда. Клеон наблюдает за моим приближением через незатемненное лобовое стекло, тянется, открывая дверь переднего пассажирского места. Я сажусь, демонстративно громко хлопаю дверцей, поворачиваюсь к инкубу, гляжу на него требовательно — пусть не думает, будто сегодня все снова пойдет по привычному сценарию.

— Слышал, вы дивно повеселились на музыкальном вечере у леди Мару, — произносит Клеон, явно и сам не торопясь переходить к обычным своим действиям.

— Не думала, что тебе интересны салонные сплетни, — роняю я. — К тому же никто из нас не сказал и не сделал ничего дурного или скандального тем вечером.

— Ты не поверишь, но Валентина любит пересказывать последние светские новости с энтузиазмом не меньшим, нежели прочие охочие до грязных подробностей кумушки. На людях-то она ничего такого себе не позволяет, зато когда мы наедине…

Волчица скалится недовольно, не желая ничего слушать о других женщинах выбранных ею мужчин, да и я сама возмущена подобными деталями чужой личной жизни.

— Избавь меня от подробностей, — огрызаюсь я и отворачиваюсь к затемненному окну.

Клеон молчит с минуту, пристально меня рассматривая — я чувствую пытливый его, ищущий взгляд, — и вдруг усмехается.

— Ревнуешь?

Еще чего не хватало!

— Нет, конечно, — возражаю как можно спокойнее. — Глупость какая…

— Ревность, по-твоему, глупость?

— Зависит от ситуации и сторон, в ней замешанных. Но это твое предположение смешно по сути своей…

— Рианн, — Клеон неожиданно хватает меня в охапку, прижимает к себе, я оказываюсь на его груди, близко-близко вижу его лицо, вижу, как непонятное радостное выражение постепенно сменяется серьезным. — Валентина в этом плане строже отшельника, давшего обет безбрачия, — до свадьбы ни-ни… но дело даже не в том, что мы не спим и вряд ли уже будем спать вместе… а в том, что Лизетта открыто извинялась перед леди Мортимер за своего невоспитанного племянника… да и вообще после пикника повадилась плакаться всем, кому можно и кто готов слушать, какой Арсенио неблагодарный и как недостойно повел себя в отношении принявшей его семьи.

— Ты рассказал об этом Арсенио?

Сам Арсенио уверял, что леди Дэлгас только лает, но не кусает, однако и безобидное на первый взгляд собачье тявканье может принести больше бед, чем кажется.

Лай собаки может привлечь пастуха. Или, того хуже, охотника.

— Нет.

— Но почему?

— После вашего с Тессой спасения из катакомб дварфов мы фактически не разговариваем, забыла? Они выдерживают дистанцию, я тоже не тороплюсь ее сокращать.

Упираюсь ладонями в мужскую грудь, пытаясь высвободиться, принять более приличное положение, однако Клеон обнимает крепко, не отпускает.

— Но…

— И ты полагаешь, Арсенио не в состоянии сам сообразить, куда ветер дует? Или если не он, то Байрон?

— Так нельзя…

— Что именно нельзя?

— Молчать. Вы же столько времени были дружны, а теперь…

Отказались от всего из-за меня.

— Хорошо, — губы Клеона касаются моей скулы, скользят вниз по щеке. — Давай расскажем.

— Что? — я в растерянности замираю в его объятиях, перестав вырываться. — О чем… расскажем?

— О нас, — одна рука гладит меня по спине, пока другая перехватывает мою за запястье. — О том, что инкубьи связки прекрасно работают и без суккубы. И что ты, маленькая ненасытная волчица, решила не ограничиваться двумя мужьями…

Краска вновь заливает щеки, я чувствую, как они горят жарче пламени в очаге, как внутри поднимается возмущение, стыд и страх перед разоблачением, паника от мысли, что придется сознаваться в собственной лжи, ужас от нежданных перемен, свалившихся тогда, когда я наконец поверила в иную свою судьбу, увидела другое будущее для себя и близких.

— Нет… — шепчу беспомощно.

— Почему нет? — Клеон чуть отстраняется, отпускает мою руку и проводит кончиками пальцев по длинным темным прядям. — У тебя есть идея получше? Оно никуда не денется, влечение это, а дальше будет только хуже. Неделю назад ты меня больше раздражала, чем вызывала желание, и даже не столько ты сама, сколько поступок тех, кого я долгие годы полагал своими друзьями. Я хотел не тебя, но опрокинуть им солонку в суп, сделать что-нибудь мелкое и пакостное, например, пользуясь связью, поиметь объект их воздыханий за их спинами, — инкуб хмурится, вздыхает с досадой. — Не могу сказать, что я этим сильно горжусь.