— И что, оно теперь всегда будет так? — спросил я Владимира Вениаминовича. — Эти воспоминания... Они словно у меня перед глазами стоят.

— Думаю, нет, — ответил Беглов. — Как и любые другие воспоминания, они скоро снова начнут тускнеть, размываться. Их будут вытеснять новые происшествия. Ведь мозг у вас не изменился, и принцип работы памяти тоже. Мы просто всколыхнули глубокие слои. Подняли муть с самого дна, если можно так выразиться. Но скоро она осядет, и вода вновь станет чистой. Вы есть хотите?

Я прислушался к себе и понял, что чертовски голоден.

— Да.

— Это нормальная реакция на стресс. Сейчас я разогрею еду.

Беглов достал из холодильника сковороду с остатками жареной кабанятины. Холодное мясо покрылось толстым слоем белого жира. Владимир Вениаминович поставил сковороду на огонь и раскрошил в жир несколько отварных картофелин.

Жир начал таять, сердито зашипел, брызгая во все стороны раскалёнными каплями.

Беглов убавил огонь и накрыл сковороду крышкой.

— Трудность в другом, — сказал он. — Сеансы надо проводить, как можно чаще. Лучше всего — каждый день. Тогда воспоминания не успеют улечься и обратно окаменеть.

— Каждый день? — спросил я, глотая слюну.

По кухне уже разносился упоительный аромат жареного мяса.

— Да, — кивнул Владимир Вениаминович. — Я мог бы научить вас технике самогипноза — это не так сложно, да и пациент вы талантливый. Но кто будет задавать вопросы? Кто будет направлять поток вашего внимания на нужные нам сведения? Ведь мы же сейчас не психотерапией занимаемся, и ищем вполне конкретные сведения, которые могут пригодиться. Впрочем, кое-что мы уже нашли. Дату предстоящей смерти...

Он замолчал и поднял глаза к потолку.

— Вы помните, кто стал следующим?

— Андропов. Юрий...

— Тихо! — быстро сказал Георгий Петрович. — Погодите! Андрей Иваныч, пойдём-ка на улицу.

Я, недоумевая, поднялся с табурета.

— Нельзя даже теоретически допустить, чтобы нас кто-то подслушал, — сказал Георгий Петрович, когда мы вышли во двор.

Снег поскрипывал под ногами.

— Вот что, Андрей Иваныч! Выпусти-ка собак из вольера и привяжи их у входной двери.

— Да они и так залают, если кто-то пойдёт.

— А если это будет кто-то, кто им хорошо знаком? Например, Катя?

— Катя в Ленинграде. Они с подругой сегодня вечером идут в театр.

Георгий Петрович строго посмотрел на меня.

— Мы не можем пренебречь даже невероятным совпадением. Привяжите собак возле двери.

— Хорошо.

Я открыл вольер и надел на собак ошейники. Псы, прыгали, радостно визжали и рвались на волю — думал, что пришло время гулять.

— Тихо, тихо! — приговаривал я, пристёгивая к ошейникам поводки. — Попозже погуляем!

Мы с Георгием Петровичем привязали собак прямо под окном кухни и вернулись в дом. Картошка с мясом уже лежала в тарелке, и я жадно принялся за еду.

По сравнению со свининой кабанье мясо жестковато, оно более жилистое и тёмное. Но до чего же вкусное! Да я бы сейчас и кирпичи сожрал, если б их поджарить и полить горячим салом!

— Вы знаете, какую должность сейчас занимает Юрий Владимирович? — спросил меня генерал.

— Знаю, — кивнул я.

— И вы хотите сказать, что, сменив Брежнева, он возьмёт курс на развал страны?

— Нет.

Я покачал головой.

— Он, по мере сил, будет укреплять порядок. Но проживёт недолго.

— Владимир Вениаминович поёжился и шумно выдохнул.

— Мы с генералом посмотрели на него.

— Да, мне страшно, — спокойно признался психотерапевт. — Это вам не с дельфийским оракулом разговаривать. Знать будущее наперёд — то ещё испытание.

— Ну, Андрей Иванович как-то выдерживает, — заметил генерал.

— Для Андрея Ивановича это не будущее, а прошлое. Потому он и воспринимает его спокойно. Такие вот выверты человеческой психологии. Но вернёмся к нашему разговору. Как нам устроить так, чтобы сеансы были чаще?

— Не знаю, — честно ответил я. — Может быть, подключить кого-то?

— Это исключено, — твёрдо ответил Владимир Вениаминович. — Если уж зашёл разговор — то я советую вам ничего не говорить даже самым близким людям. Даже не так. Близким — тем более ничего не говорите. Неизвестно, как они воспримут ваши слова. А сильные эмоции могут окончательно всё испортить.

— Понимаю.

Я представил, как рассказываю Кате свою настоящую историю. Поверит ли она мне? Или решит, что связалась с сумасшедшим? А если поверит — то что будет делать?