Машина въехала в предместье и притормозила у ведра со сливами. Сразу же появилась старуха, она сидела в тени, под домом, темнолицая, в темном платке. Минут сорок назад, так же притормозив, остановились здесь с Климом и покупали сливы в новую, только что купленную на одесском Привозе корзинку. Теперь корзинка валяется в пыли рядом с мотоциклом, а сливы лопались под ногами, когда Клима несли к машине.

— Больница? — переспросила старуха. — Та есть рядом больница, вертайтесь назад, вон у ту вулицу…

Какой нескончаемый день! Опять на выезде из города ловила попутку, опять ехала через переезд, мимо женщины в цветастом сарафане. «Не оставлять же в степи», — сказал Клим. Она думала иначе. «Да пропади он пропадом!» — вот как она думала. Но знала, что Клим не успокоится, пока не убедится, что мотоцикл жив-здоров, а когда приехала на то злосчастное место, стало и вовсе стыдно за свои мысли. Мотоцикл уже не валялся безжизненно у дороги, а был аккуратно прислонен к телеграфному столбу. И рядом на земле сидели те двое, что помогали нести Клима в машину.

— Вот караулим, — улыбнулся тот, что был старше.

Они были похожи, почти неразличимы. Но все же один казался постарше, он все время распоряжался, командовал, а младший только выполнял молча.

— Вы ключ привезли?

— Ключ?

— От зажигания.

— Нет…

Мужчины переглянулись.

— Может, он здесь где-нибудь? Надо поискать, — сказал старший.

Искали втроем. Тоня шарила руками в траве, трава была сухой и колючей. Тогда ее и спросили: «А у вас шпильки есть?» Оказывается, шпилька может заменить ключ!

— Вот беда-то… — Женщина протянула руку и дотронулась до Тониного плеча. — Замерзла?

Вместе с темнотой на степь с той стороны, где была дорога, двинулась прохлада, но с моря еще дуло теплом.

— Нет, — сказала Тоня, дрожа.

Мотор несколько раз чихнул и заработал настойчиво и ровно.

«А Клим не смог бы завести шпилькой», — подумала она, и острая, как любовь, жалость перехватила горло.

— Что делать-то будем? — громко спросил мужчина.

Тоня молчала. Надо было что-то говорить, но слова не получались.

— Отвези ее в больницу, ей к мужу надо, она и так тут с вами провозилась, — сказала женщина. — Мыслимо ли, от самого Калинина ехала, чтобы туточки застрять.

Клим, когда она вошла в палату, ничего про мотоцикл не спросил, глаза его странно блестели, и от лица шел жар.

— У тебя температура? — испуганно прошептала Тоня. В палате все спали. Оттого, что он не спрашивает про мотоцикл, она поняла, что ему плохо. — Сильно болит?

— Пить хочется, — свистящим шепотом ответил Клим.

…Утром, когда он еще спал, Тоня отправилась в город. Договорились: она приедет к семи утра на вокзал («А на какой вокзал?» — спросила Тоня. Мужчина посмотрел удивленно: «Как, на какой? На вокзал». Она поняла: здесь, как и у них, один вокзал). Приедет на вокзал, а кто-то («или я, или братишка») приведет мотоцикл и поможет сдать в багаж.

На этом расстались ночью у ворот областной больницы. И вот она едет на вокзал через ранний утренний незнакомый город. «Алевтина обалдеет, когда узнает, — сонно думает она. — Клим проснется, ее нет, надо было хоть записку оставить…»

— Девушка, вы куда едете?

В первую минуту ничего не поняла: где она? Незнакомая женщина трясет за плечо.

— Вы куда едете?

Она едет в Одессу. С мужем. Она уже четыре года как замужем. Дома, в Калинине, все были против, чтоб ехали на мотоцикле, свекровь говорила: «Подумайте о ребенке!» — но Клим и слышать не хотел…

Наконец стало понятно: она заснула в трамвае.

— Мне надо на вокзал…

— Так вокзал уже проехали. Идемте, я вас провожу, вам обратно надо.

«Не хватало опоздать», — подумала Тоня и только тут испуганно вспомнила, что она не знает про человека, который привезет мотоцикл, ничего: ни где живет, ни как зовут. Если разминутся, она никогда его не найдет.

Но они не разминулись, он (это был младший из братьев) стоял там, где договорились: справа от главного входа.

— Боялся опоздать, от милиционеров ховался, задворками ехал, документов-то нету! — радостно говорил он.

Тоня смотрела с нежностью: при утреннем спокойном свете ему было лет шестнадцать, не больше.