Бля.

Раздаётся тихий стук в дверь, и я замираю. Если это Кирилл, я не знаю, как, черт возьми, я буду с ним разговаривать. Мне сложно думать, что он считает, что все это нормально. Как он может думать, что он может иметь лучшее из обоих миров, и я буду в порядке с этим?

Я втайне всегда гордилась тем, что он никогда не смотрел ни на одну другую женщину так, как смотрел на меня. Черт возьми, он никогда даже не смотрел на других женщин, я была единственным объектом его желания.

Я даже была очарована тем, как он не мог насытиться мной. И то, как он приложил усилия и заставил меня почувствовать, что дело было не только в сексе.

Но сейчас, он не только нашёл себе другую женщину, но и собирается на ней жениться.

Стук раздаётся снова, и я облегчённо вздыхаю. Это не может быть Кирилл. Он не стучит.

Анна входит внутрь, держа в руках поднос, и останавливается, когда видит моё состояние. Я неуклюже встаю и морщусь, когда боль взрывается в висках.

Она поспешно ставит поднос на тумбочку и усаживает меня обратно.

— Не торопись, — говорит она мягким голосом. — Ты в порядке?

Я киваю.

— Кирилл сказал, что ты неважно себя чувствуешь и тебе не помешал бы завтрак, — она указывает на поднос, который принесла. Еда на нем, похожа на ту, что она готовит для Кирилла.

Анна потеплела ко мне после того, как узнала, что я спасла его в России, и во время инцидента с поставкой от Хуана.

Я думаю, что получила её одобрение за то, что смогла защитить Кирилла. И для чего?

Я посвятила ему свою жизнь, но в ответ он показал мне средний палец.

— Спасибо, но я не голоден.

— Чепуха. Посмотри на своё истощённое лицо, — она подносит мне чашу с чем-то похожим на бульон. — Вот, возьми это. Это поможет справиться с похмельем.

Я начинаю протестовать, но останавливаюсь, когда она приподнимает бровь и кладёт руку на бедро, безмолвно говоря: «Даже не стоит пытаться.»

Я откашлялась, хватаю чашу и выпиваю её одним глотком.

Анна не уходит, пока не «уговаривает» меня съесть кусочек тоста с джемом и маслом и два варёных яйца.

После её ухода, я принимаю душ и направляюсь к гардеробу. Когда я одеваюсь, моё сердце разрывается от боли и у меня текут слезы.

Теперь эта часть гардероба будет принадлежать его жене. Его кровать. Его тело. Его фамилия. Все будет принадлежать ей.

Я бью себя в грудь снова и снова.

Почему, черт возьми, это так больно? Никто не рассказывал мне, что будет больно, когда тебе разбивают сердце.

Когда я успокаиваюсь, я поднимаю подбородок и смотрю на своё лицо в зеркале. Даже несмотря на то, что лицо мокрое от слез, а глаза налиты кровью. Я даю себе клятву, что больше никогда не буду такой слабой.

Никогда.

И для того, чтобы сделать это, я должна уйти подальше от Кирилла.

Рыдание пытается вырваться наружу, но я проглатываю его, и только одна слеза цепляется за ресницы на нижнем веке, а затем стекает по лицу.

Я могу это сделать. Я пережила и хуже.

Мои движения механичны, когда я упаковываю все, что могу вместить из своих вещей, в спортивную сумку. Я останавливаюсь на пороге комнаты и бросаю последний взгляд назад.

Каждый уголок этого места наполнен воспоминаниями о нас. Он трахал меня в каждом уголке этой комнаты и на каждой поверхности. Он обнимал меня, пока я спала на этой кровати и диване. Он носил меня на руках в ванную и даже подставил мне плечо, когда я плакала после тяжёлого опыта.

Он был рядом со мной, а теперь нет.

Пока он не оборвал нашу связь так жестоко, что рана все ещё зияет и кровоточит.

Я желаю ему всех несчастий в мире. Я не слишком самоотверженный человек. Я не буду желать ему и его новой невесте добра. Я хочу, чтобы они страдали каждый день. Я хочу, чтобы он видел мою тень в каждом углу этой комнаты и ему снились кошмары обо мне.

— Я надеюсь, что ты никогда не забудешь обо мне и что мысли обо мне, будут преследовать тебя вечно, — шепчу я, затем закрываю дверь и иду по коридору.

Я даже не знаю, куда я теперь пойду. Если я улечу обратно в Россию, примут ли меня снова бабушка и дядя? Теперь они заставят меня убить Кирилла?

Нет. Я не могу этого сделать, независимо от того, какую сильную боль он причинил мне.

Но куда ещё я могу уехать, если не в Россию?

— Липовский.

Я выпрямляюсь и медленно поворачиваюсь, чтобы встретить бесстрастный взгляд Виктора. Он изучает меня с головы до ног.

— Ты куда-то собрался?

— Я увольняюсь, — мои губы кривятся в горькой улыбке. — Рад? Наконец-то ты можешь вернуться к тому, чтобы быть единственным главным.