Где грация и дух уж веет новый.

Ей этот лоск был Франциею дан!

Да, Франция — и Франция Бурбонов,

Что пережить сумела как титан

Республику и гнет Наполеонов, —

Она княжну, цветок полночных стран,

К ней кинутый крылами аквилонов,

С любовию в объятья приняла,

И матерью второю ей была.

Ее певцов она внимала лирам,

Ораторов волнующим речам,

Всё приняла, чтоб властным быть кумиром

И первою звездой в созвездьи дам;

И даже Он, пришедший к людям с миром

И взоры их поднявший к небесам,

Ей просиял как свет и как защита

В проповедях отца иезуита...

Что?.. Странно вам слова мои звучат?..

Народность — всё же из понятий узких,

И в этом шаг мы сделали назад,

От образцов отрекшися французских...

Но — век таков! И все теперь хотят

Преобразиться в православных русских,

Меж тем как многие едва-едва

Осилить могут русские слова...

Вон — князь Андрей на это, лоб нахмуря,

Глядит как на опасную игру!

И говорит, что уж «глаза зажмуря

Давно живу и вечно на юру»,

Что, «впрочем, нас бы не застала буря,

А там — всё пропадай, когда умру!..»

Он в этом видит признаки паденья

И нравственных начал и просвещенья...

И до сих пор упрямый старый туз

Твердит одно: «Европа есть обширный

Салон, где всякий — немец иль француз —

Своя семья! У всех один, всемирный,

Тон, образованность, и ум, и вкус!

Нас только терпят там, пока мы смирно

Сидим себе, как дети за столом,

On nous subit — a contrecoeur[74] притом...»

Но князь чудак! Он парадокс ходячий!

Он отрицал Россию! И с княжной

У них всегда, бывало, спор горячий.

Патриотизм княжны был огнь живой!

России честь, победы, неудачи —

Воспринимала всё она душой,

Всё обсуждая без предубежденья,

С высокой, европейской точки зренья...

И вот с такой душою и умом,

Всё восприняв, что запад просвещенный

Взращал веками в цветнике своем,

Она явилась с ношей благовонной

В наш свет — и так поставила свой дом,

Что сам Кюстин, вторично занесенный

Судьбой в наш край, уж бы не написал,

Что к медведям и варварам попал!

Свидетели — опять-таки французы!

Да! из французов сливки, высший слой,

Твердили в хор, что грации и музы

Из Франции, от черни бунтовской.

Как от Персея с головой Медузы,

Умчалися на север ледяной,

Перенеся в салон княжны, в России,

Весь ум французской старой монархии.

И это знал и оценил наш свет,

И перед нею всё в нем преклонилось...

И хоть прошло событий много, лет,

И хоть княжна давно уж устранилась

От поприща успехов и побед,

Но всё ее звезда не закатилась —

Отшельница из своего угла