Как на войне — ни пропасти, ни бездны

Ему ничто, и сам всегда вперед —

Он для солдат был идол их любезный, —

Таков и в мире! Ужас наводил

На целый край! Чего уж не творил!

В дому — гарем; дела по всем приказам, —

И вдруг он всю губернию зовет

На пир. Все едут. Все к его проказам

Привыкли. Ждут. И вот двенадцать бьет,

И в черной ризе входит поп. Всё разом

Смолкает, музыканты, пир. Встает

С сиденья князь и — в ноги всем, прощенья

Прося за все грехи и преступленья,

Гостям, жене и людям, в ноги всем.

Приносят гроб — ложится. Поп читает

Над ним отходную, и он затем

Как бы совсем из мира исчезает...

Дверь на запор — и двадцать лет ни с кем

Не говорит, не видится. Вкушает

Лишь хлеб с водой. Когда же умер, тут

На нем нашли вериги с лишком в пуд.

En v'la un homme!..»[79] Да, в человеке этом

Та крепкая сказалась старина,

Что вынесла Россию... Пред портретом

Подолгу так стоит порой княжна...

На нем он был изображен атлетом,

Генерал-аншеф. Живопись темна,

И лишь глаза, их взгляд невозмутимый,

Их каждый чувствовал, кто шел лишь мимо.

««Смирился, — нянька говорит о нем. —

И спасся...» И в ее понятьях это

Возможно и теперь... прийти — во всем

Покаяться — и умереть для света!

В Ерусалим уйти, одной, пешком...

Как просто всё у них! Всё кем-то, где-то

Уставлено...» — сказала раз она...

Я думал: «Эй, хандрите вы, княжна!»

А в Крым поездка?.. Жажда ль искупленья

Во дни войны туда ее вела?

Там весь дворец она в своем именье

На берегах Салгира отдала

Под госпиталь... Что ангел воскресенья

Для страждущих у их одра была...

Ох, узнаю! Под бранной лишь грозою

Становишься ты, Русь, сама собою!..

Геройский дух, что там осуществил

Великую в народах эпопею,

На всех свой отблеск славный положил.

Всех озарил поэзией своею...

Генерал-аншеф — что ж, доволен был?

Доволен был — и очень, думать смею! —

Когда княжна, из Крыма воротясь,

О тамошних делах вела рассказ,

О том, как под огнем, на бастионах,

Шутя со смертью, смех не умолкал;

Как наконец, в виду врагов смущенных,

Наш старый вождь им город оставлял.

«В развалинах твердынь окровавленных, —

Суровый аншеф точно повторял, —

Парижский мир — не велика проруха!

За нами главное: победа духа!..»

С загаром на лице, душа полна

Неведомых дотоле впечатлений,

Как хороша тогда была княжна!

Что в этот мир ничтожных треволнений,

В салонный свет свой принесла она

И новых чувств, и новых откровений,

Душой святому подвигу уж раз

Со всем народом купно причастясь!..

5 А если — дочь?.. Так вот она, изнанка

И тайный смысл тревогам и слезам!