Как полководец, потеряв сраженье,

Стоял наш ритор... Но грустней всего,

Что вывела такое заключенье

Потом княжна по поводу его:

«Пусть Жени неприлично проявленье, —

Но в сущности и стоит он того:

Они все — красные! Кто так, из моды,

От глупости, кто плут уж от природы».

7 А занимала Женечка меня!..

Был у княжны обед — кой-кто из света

И, между знаменитостями дня,

Ее друзья, известных два поэта.

Один — он чудная душа! Огня,

Любви исполнен, жаждал мира, света,

Мог всё иметь, но презрел блеск и шум

И предпочел свободу чистых дум...

Он горячо душой скорбел за долю,

Что русскому народу суждена.

Разбросан по лесам, прикован к полю,

Он искони и сам, и вся страна

Обречены на вечную неволю...

Сперва — Орда!.. Едва низложена,

Встает Москва — с ней батоги и плаха,

И, как Молох, царит лишь силой страха...

«Чем можем мы гордиться? Где тут честь?

Где рыцарство? Крестовые походы?

Где революции святая месть?

Где истины исканье и свободы?

Что человечеству могла принесть

Россия в дар, чтобы ее народы

Благословить могли? Что создала?

Угрозой лишь для них всегда была.

А жаль! Народ с душой, как мир, широкой,

С поэзией, со страстью и умом!..»

Все поняли порыв души высокой,

И князь Андрей воскликнул с торжеством:

«Я говорю, поплатимся жестоко

За гордость мы и беды наживем:

Дождутся эти наши самоучки,

Что нас возьмут да в Азию под ручки!»

Тут вышел спор... Не чудно ли, ей-ей!

Россия! ты — с заоблачной главою

Разлегшийся между пяти морей

Чудесный сфинкс, — а мы перед тобою,

Пред вечною загадкою твоей,

Кружим, жужжим, подобно мошек рою,

И спорим, — ты же, в думу углубясь,

Глядишь куда-то... только не на нас...

Другой поэт — он, голову понуря,

Сидел и слушал, но в душе его

Уж, видимо, накапливалась буря...

О, полное видений существо!

Я как теперь гляжу: глаза зажмуря,

Как бы помимо зримого всего,

Ты в глубь веков уносишься душою,

И говоришь как будто сам с собою:

«Да, бедная Россия!.. Лес и бор,

А с юга — степь! Не обозреть равнину!

И в людях: род восста на род, раздор,

Живяху бо по образу зверину...

И вот туда идет с Афонских гор

Смиренный инок, что во челюсть львину,

И дикарям являет идеал,

Что на кресте распятый миру дал...

Идет один — в леса, в места глухие

До Соловков, — и край преображен!..

Нахлынули народы кочевые,

Встает ислам и папа, с трех сторон

Крушится всё, крушится Византия,

Но уж в Москве оплот сооружен,

И пробил час из мрака ей изыти,

Как третий Рим, четвертому ж не быти...