Юренас объехал все бригады. Побывал у сеяльщиков, в тракторной бригаде МТС. По дороге заглянул в старые крестьянские хлева, где держали колхозный скот. Осмотрел строительство нового коровника. Кое-что осудил, поругал, кое в чем наставил, но никто не услышал из сдержанно сжатых губ секретаря похвального слова. Однако то, что не сказали губы и спрятала маска деланного равнодушия, — выдали глаза. Юренасу понравились не только семена. Мартинас заметил, как засияли его глаза (хоть лицо и осталось таким же непроницаемо сухим, деловым, изредка прикрываемым ничего не говорящей улыбкой), как расширились и сверкнули темно-синие зрачки, когда он увидел в одном дворе играющую стайку детей и узнал, что это «передвижной детский сад».

— Пока у нас только одна группа — в Лепгиряй, — объяснил Мартинас. — С хуторянами хуже. Ну, понемногу доберемся и до них. Так или иначе, колхозу прибавилось несколько пар рабочих рук.

— И то хлеб, — спокойно сказал Юренас, хотя его глаза прямо-таки кричали: «Отлично, товарищи! Удивительно!»

Под конец заглянул в хлев Демянтиса, где стояло большинство колхозных коров. В том числе все те, которые Арвидас взял в долг у крестьян. Лучшие коровы.

Юренас окинул взглядом висящую на стене доску (тоже нововведение Арвидаса), где каждый день записывали мелом количество молока от каждой коровы, и, вытащив блокнотик, долго что-то подсчитывал, сравнивал, нервно покусывая губы.

— М-да-а. — Он резко выпрямился и поглядел куда-то над головой Мартинаса. — Сорок коров разбазарили…

— Это-то верно, секретарь, — откликнулся Григас. — Зато на их место купили двадцать одну. Не коровьи рога да хвосты, а настоящих коров. Посмотрите вон на эту, — Григас хлопнул ладонью по крестцу крупной пеструхи с большим, висящим до полу выменем. — Десять литров каждый день, чтоб ее туда! А ведь на одной соломе сидит, свеклы на один зуб получает да еще пылинку муки. Увидите, что будет, когда выпустим на выгон.

— Как бы там ни было, молока надаиваем больше, чем раньше, — вмешался Мартинас.

— Иначе и быть не может. Пятясь назад, не догоним Америку.

— А было бы, чтоб его туда! Могло быть. Толейкиса никто не хвалил, секретарь, когда он начал распродавать никудышных коров.

— Уважаемый! Кто хвалит работу, пока она не сделана? Если и хвалят, то не работу, а ее плоды. А плоды только-только завязались, Антанас Григас, только завязались! И созреют ли?..

«Все-таки он одобряет… доволен…» — подумал Мартинас, стараясь заглушить неприятную мысль, что вряд ли он сам продолжал бы отбор коров, если бы Арвидас не успел закончить этого.

Во дворе правления к ним подошел веснушчатый колхозник с бойкими мышиными глазками. Ветхая, но аккуратно залатанная одежда висела на худом, костлявом теле, как на палке.

— Почему не в поле, Кашетас? — грубо спросил Мартинас.

Кашетас шмыгнул носом. Мышиные глазки обежали двор и остановились на Юренасе.

— Кое-какие неясности возникли, товарищ секретарь. Говорят, что аванс больше платить не будут.

— Кто говорит? — резко спросил Мартинас.

— Говорят… при Толейкисе было одно, а при Вилимасе может повернуться иначе. Раньше-то никакого авансу не было… Отчего б не поговорить?

— В мае тоже Толейкиса не было, а аванс за апрель ведь получили? А может, ты не получил, леший тебя знает, может, обидели беднягу… — с досадливой иронией спросил Мартинас.

Пока они разговаривали, подошло еще несколько человек.

— Когда Толейкйс вернется?

— Как будет с огородами?

— Не отменят ли решение правления насчет декретного отпуска для баб? — посыпались вопросы.

— Чего тут порете? — рассердился Мартинас. — Кто вам тумана пустил?

— Пустил или нет, а воскресенье больше не празднуем. При Толейкисе-то ведь было решено.

— Вот отсеемся, тогда и попразднуем, — отрезал Мартинас.

— Правильно, — одобрил Юренас. — Колхоз — не фабрика. Крестьянин празднует не по календарю, а когда условия позволяют.

— На самом деле, секретарь! Неужто и другие решения правления полетят кувырком?

— Не знаю, товарищи. Это ваше внутреннее дело, я не вмешиваюсь. Все будет зависеть от того, как мероприятия правления себя оправдают. Если правление сочтет нужным что-либо изменить, оно и изменит. Не райком, вы — хозяева своего колхоза.

Крестьяне многозначительно переглянулись.

— Хозяева… — буркнул один из них с нескрываемой насмешкой и, махнув рукой, пошел прочь.

— Уважаемый! — крикнул ему вслед Юренас. — Мои слова тебя не касаются. Настоящий хозяин не слоняется в страду по углам, вывалив пузо.

Мартинас повернулся к Кашетасу.

— Рановато стал насчет реформ тревожиться, Кашетас. Смотри, чтоб не обманулся. И ты, Каранаускас. Не ждите, ничего не изменится. А если и изменится, то не в вашу пользу. Ну и народ! Вцепились зубами в свои сотки, на колхоз им начхать, а за авансом — первые. Настанет осень, огороды отнимем, тогда будут драть глотку — спасайте!