Но что-то же нужно было делать, и Андрей вышел в коридор. Где-то вдали строчил матричный принтер, пело радио, глухой, урезанный дверью голос доказывал что-то невидимому собеседнику. Коридору был безразличен небритый лысый парень с разбитыми в кровь костяшками пальцев на правой руке, и он никого не выпускал наружу из-за обитых коричневой винилискожей дверей.

На площадке мрачно, будто постаменты для незаконченных монументов, стояли два стальных шкафа. Андрей на цыпочках подошел к ближнему из них, под неприятный скрежет открыл дверцу и увидел, что внутри шкафа пусто. Полок, как и говорил тогда шумный грузчик, не было.

Сзади, закончив гудение, остановился лифт, и Андрей сделал то, о чем он секунду назад даже не помышлял. Он шагнул в холодное нутро шкафа и, совсем не ощущая противного запаха пыли и ржавчины, плотно прикрыл за собой дверцу.

– - Давай проволоку, -- потребовал голос снаружи.
– - Ты ее, случаем, не заиграл.

– - Не-а, -- ответил ему другой.
– - На, завязывай, раз ты такой мастерюга.

Обе дверцы шкафа закачались вперед-назад под чьими-то торопливыми пальцами.

– - Завязал?

– - Ага. Теперь не откроются.

– - Поперли. Еще не хватало, чтоб и в обед с этим дерьмом возились!

– - Не-е, в обед не пойдет. Обед -- святое дело.

– - Кроме него, значит, еще один? У-у, тяжеленный!

– - Ага. Тяжеленный. Это уже, братан, от усталости.

– - Тогда поперли шустрее.

Глава двадцать первая

ЖЕНЩИНЫ ЛЮБЯТ УШАМИ

Санька проснулся от поцелуя. На плече лежало что-то пушистое, похожее на кошку и пахло табаком. Приподнявшись, он сощурился и только теперь разглядел, что у кошки был женский носик и опухшие губки.

– - Венера?
– - удивился он.

– - А ты кого хотел рядом увидеть? Мадонну?

Ее хриплый голос вернул ощущение ночи. Но вернул не целиком, а какими-то обрывками. Перед глазами Саньки будто бы висела искромсанная ножницами рубаха, а он пытался угадать, где же у нее были рукава, а где -воротник.

– - А где я?

– - У меня дома.

– - Ах да, у тебя...

Он с облегчением уронил чугунную голову на подушку, и перед глазами влево-вправо качнулась хрустальная люстра. Ее висюльки были похожи на льдинки. Казалось, еще немного, и с люстры закапает.

– - А у тебя красивое тело, -- сдвигая простыню, провела она ладонью по его груди и животу.

Кажется, требовалось вернуть комплимент, но Санька толком не помнил, какое же у Венеры тело. Было темно, пьяно, полубредово, и в памяти остались только хрипы и какие-то обрывки слов.

– - Ты тоже... того...
– - все-таки подарил он ей свое восхищение.

– - Мне понравилось, как ты в клубе пел про голых девок в раздевалке.

– - Я пел?

– - Ну да. Сразу после этой чуши про экстези.

– - А-а... Это где рифма "елки-палки -- раздевалки"?

– - Да.

– - А я еще чего-нибудь пел?

Как ни странно, тексты он помнил до сих пор. Сначала -- про наркоту, то есть про экстези, потом про голых девок в раздевалке, которые хотят то, что входило в рифму к "раздевалке", потом этот дурацкий шлягер всех ночных клубов "Подвигай попой". А потом был глоток виски из широкого стакана, который поднесла возникшая из ниоткуда Венера, еще глоток, и мир почти исчез. Неужели он мог отключиться от двух глотков виски?

– - Я много пил?

– - Как алкаш.

При этих словах ее ладонь на животе Саньки повлажнела. Ладонь не могла врать.

– - И сколько я выжрал?

– - Бутылку виски и пару стаканов коктейля. Джин с "Амаретто".

Многовато для жадного Децибела. Он бы столько не дал. У Венеры с собой ничего не было. Виски она наливала из бутылки, которую принес Децибел. Этот противный сивушный вкус Санька помнил. Хвойный дух джина в голове почему-то не ощущался.

– - Давай опохмелимся, -- предложила Венера и, спрыгнув с кровати, зашлепала босыми ногами к бару.

Ее тело, облитое ровным, странным для апреля загаром, было совсем неплохим. До колен. Все, что ниже, не тянуло выше троечки. Говорят, что такую кривизну ног называют итальянской. Может, макаронникам такое кавалерийское колесо и нравится, но Сашке почему-то захотелось вскинуть взгляд выше.

– - Знаешь, что я делаю?
– - не оборачиваясь, спросила она.

– - Пишешь мне письмо?

– - Нет, вяжу носки из толстой пряжи.

– - Я не люблю толстые носки.

– - Я тоже.

Она повернулась всем корпусом. На уровне груди ее тонкие пальчики